Евгений Гольцов - Между Южным и Северным полюсами

– Вы лжете, – побледнев, прошептал Валерий.

– Если бы. Я – одинокая, немолодая, и не совсем счастливая женщина. Подобные мероприятия позволяют мне забыться, взглянуть на жизнь по-другому. Если хотите, это меня опьяняет. Но если Вы думаете, что я помню что-то из прошлых жизней, или хотя бы в них верю, то простите, Вы просто глупы.

– Но я помню… помню! Это гложет меня. Вы представить не можете, что такое стать человеком после того, как вы имели корни. Убогая оболочка, в которой ты всегда один. Дуб же понимает язык растений, быть им – все равно что быть всем лесом! Вы опошлили мою жизнь своими мелкими чувствами, зачем вы это сделали?

– Вы пугаете меня – уходите. Все эти прошлые жизни – чушь.

– Мое тело думает иначе, оно попросило у меня эту метку, оно ее помнит!

– Что Вы имеете в виду? – Елизавета начала потихоньку пятится.

Валерий закатал рукав и показал ей, – на его глазах выступили слезы.

Волна ужаса охватился женщину: на предплечье была вырезана аббревиатура «ОН ОК». Рана была совсем свежая и кровоточила.

– Вы видите это?! Это мои стигматы. Я погиб за Ваши грехи.

Графиня, стараясь не привлекать внимания, открыла сумочку.

– Корни чувствуют лес! Растения и насекомые – вот настоящие дети природы. В идеальном мире вас не будет. Быть человеком – все равно что потерять все органы чувств. Истинный, невыразимый язык деревьев заменяется словами. Они искажают природу вещей: это как будто тебе на голову надели полиэтиленовый пакет. Вы, люди, считаете, что вы самые разумные, венец творения?

– Я вообще не верю ни в какое творение. Что Вам от меня нужно? – женщина достала сигарету из пачки и закурила.

– Четыре столетия я впитывал минеральные соки, мои листья питались фотонами Солнца. Опять эти слова, слова, слова! – он схватился за голову, – Когда что-то называешь, это становится ложью! Вы не знаете, не помните, что значит потерять пуповину, связывающую с землей. Ваши тела – тюрьмы для галактических преступников, и полиция уже выехала! То, что для нас, деревьев – дом, для вас, – исправительная колония. Но вы не хотите меняться! Надели, все как один, на головы пакет с клеем, и живете в эйфории. Вечно пытаетесь насладиться другом. Вся хваленая культура – жалкие попытки оправдать свое стремление давить на педаль удовольствия. Поехали! Звезды возникали и гибли ради ваших оргазмов, ради вашего самолюбия. И Вы! Вы посмели вырезать ложь на моей коре, – мужчина снова показал надпись на запястье.

– То есть, Вы не ок? – попыталась пошутить Елизавета, хоть и была напугана.

– Я почти понял смысл жизни, когда появились эти потные, вонючие крепостные. Во имя своих иллюзий вы готовы уничтожить все что угодно – жалкие, самодовольные существа. Почему вы думаете, что второе пришествие случится в виде человека?

– Да какое, мать вашу, второе пришествие? Мы – ошибка природы, и разум, которого у Вас немного – атавизм: от него можно страдать или получать удовольствие, как уж Вам угодно. Возможно, гораздо лучше родиться дубом, но поймите одно, какие бы проблемы Вы не испытывали, я тут ни при чем.

– Вы не понимаете, – засуетился Валерий, – я покажу Вам, что такое быть человеком, помня о своей жизни дуба, – он достал из кармана пластиковый пакет, на котором красовалась реклама супермаркета, – наденьте это!

– Послушайте меня, уважаемый, это уже слишком, – попятилась женщина.

– Вы претендуете на управление тонкими материями, собираетесь стать Лунным Магом и сопротивляетесь маленькому эксперименту? – наступал Валерий.

Елизавета достала томик Уайльда из сумочки.

– Вот, смотрите, – это наши корни, мы можем делиться переживаниями прекрасного или грустного через столетия. Даже в своих кратких жизнях мы можем произвести нечто такое, что будет обладать светлой аурой.

– Вот, – ответил, приближаясь и расправляя пакет, Валерий, – примерьте эту тонкую ауру!

– Не подходите ко мне.

– Не убегайте от меня.

Елизавета бросила томик Уайльда под ноги Валерию и, выхватив из сумочки газовый баллон, выпустила уверенную струю перцовой субстанции ему в лицо.

Мужчина застонал и, схватившись руками за лицо, рухнул на колени.

– Только водой не умывайтесь пару часов, будет еще хуже, – сказала она и ушла, оставив после себя лишь эхо своих шагов.

Держась руками за лицо, Валерий поднялся и зашагал, шатаясь, в непонятном самому себе направлении.

– Как!? – простонал он.

Раздался визг тормозов, и автомобиль на полной скорости ударил Валерия, отбросив его на обочину.

– Несчастный случай, – сказал молодой темноволосый полицейский.

– А тебя не смущает, что на его лице обнаружены следы перцового баллончика, и эта странная надпись, вырезанная на руке?

– Смущает, но, судя по всему, он сделал ее сам, при нем был перочинный нож со следами его крови.

– Но баллоном-то он не сам себе брызнул в лицо?

– Скорее всего, обычные хулиганы.

– Однако бумажник на месте.

– Не думаю, что это спланированное убийство: пострадавший был безработным и жил с матерью всю свою жизнь.

– Ну, это не совсем убийство, он же не умер.

– Врачи говорят, что его мозг не восстановится, пострадавший остаток жизни проведет, что называется, «овощем». Наверное, лучше уж умереть.

Пожилой полицейский долгим взглядом посмотрел на напарника.

– Что? – спросил молодой полицейский.

– В бумажнике и карманах пострадавшего обнаружены дубовые листья.

– Ну, мало ли, может он собирал гербарий? Хобби, знаешь ли.

– Что-то с этим случаем не так, – пожилой полицейский покрутил ус.

– Черт, не по себе мне как-то. Бывает у тебя такое невыразимое чувство, что вроде нормально все, а внутри как будто сжимает?

– Не припомню такого.

– Слушай, у меня тут немного коньяка есть, давай по маленькой, а?

– Ты что, я же за рулем.

– Мы же полицейские, разок, в виде исключения, сбивать никого не будем.

Седой полицейский помолчал:

– Ну если это для тебя так важно, давай.

Иногда, в исключительно редких случаях, только в случае психологического кризиса, полицейские пьют за рулем.

Клайд лежал на кровати, положив голову на грудь Бонни. У нее нежная кожа и медленное дыхание. А он, Клайд, часто дышит, видимо, в силу возраста – и весь покрыт волосами.

«Это потому, что у тебя тестостерона больш, е чем у кого бы то ни было», – посмеивалась иногда девушка и трепала по щеке своего возлюбленного.

Как он любил ее редкие прикосновения, мягкий голос. В такие моменты у Клайда пропадали все собственные мысли – он превращался в неудержимый поток энергии, луч далекой звезды, пронзающий бесконечность с максимальной скоростью, чтобы однажды, преодолев атмосферу и оконное стекло, упасть на обнаженное тело Бонни мягким и теплым утренним светом. Когда плоть соприкасается с плотью, исчезают все противоречия. Какое имеет значение, что Бонни – умная, а он – нет? Она красивая, а он странный, и вообще она не совсем Бонни, а вот он – Клайд. Дарья Доронина взяла себе псевдоним известной американской преступницы, состоявшей в романтической связи со своим подельником, потому что она… – беспринципная аферистка. Но Клайду на это наплевать. Бонни-Дарья находится вне морали, она отличается от других представителей своего вида больше, чем лобстер от добермана. Клайд любил ее красоту и грацию, не заморачиваясь на вопросах морали. Разве пантера, убивающая косулю – аферистка? Черная вдова, пожирающая самца после совокупления – подлее суда присяжных?