Марта Уэллс - Стихия огня (Иль-Рьен - 1)

Она обернулась и затаила дыхание при виде следующего портрета. Это был Томас Бонифас, также в неофициальном костюме. Для Греанко портрет был слишком уклончив и неясен. Хотя Томас был лет на десять старше Дензиля, в них чувствовалось много общего: высокомерие, чувственность и понимание собственной значимости… Волки, напялившие шкурку болонки. Однако находившийся перед ней портрет свидетельствовал, что надменность у капитана смягчалась ироничностью нрава.

Традиции требовали, чтобы капитаны гвардии королевы, как и наставники рыцарей-альбонцев, отрекались от всяких семейных связей, отдавая таким образом всю свою верность короне. Непотизм [Протекция, оказываемая родне, семейственность] и родственные связи допускались, лишь если речь шла о прочих вельможах, служивших при дворе; обе же эти должности считались чрезвычайно важными. Каде вспомнила, что Ренье прежде был каким-то там герцогом и, передав свой титул и владения младшему брату, занял свое место при Роланде. Томас прежде называл себя виконтом Бонифасом.

Обе почетные должности приносили своим владельцам огромное состояние и богатые земли; однако их нельзя было передавать по наследству. Вместе с должностью все богатства принимал следующий обладатель. Те из наследников альбонцев, кому случалось дожить до отставки, обычно производились в герцоги и получали доходные поместья. Предписывалось, что подобная награда полагается отставному капитану гвардии королевы, однако во всей недавней истории они без исключения принимали смерть на посту.

Каде как-то разом поняла, что и Томас Бонифас, должно быть, рассчитывает на подобную участь. Если он переживет Равенну, то положение его при дворе резко ухудшится. Роланд и Дензиль настроены против него, а Фалаиса беспомощна настолько, что не умеет защитить даже себя. Об этом-то и говорил портрет, поняла теперь Каде. Перед ней было лицо мужчины, служащего короне и знающего, что в будущем его ждет насильственная смерть… Этому человеку вовсе не нравилось убивать людей, главным преступлением которых была проявленная глупость.

Каде отвернулась и решительным шагом направилась к лестнице, твердя себе на ходу: «Не знаю, зачем мне это нужно, он даже и не нравится мне нисколечко, ну ни чуть-чуть».

Тут гнетущая нервозность, все время мучившая ее, выкристаллизовалась в страх, и она остановилась в дверях. Сердце Каде трепетало, она глубоко вздохнула, приложила руку к груди и попыталась понять причины тревоги. Что-то не так. Что-то случилось. Она заставила себя шагнуть вперед, направляясь вниз по лестнице: «Мне надо попасть к Галену».

— А что за человек этот Грандье? — спросил Томас.

Гален Дубелл, стоявший на коленях напротив ниши в стене, молчал и достаточно долго обдумывал этот вопрос.

— Это человек гонимый, — ответил он наконец, серьезными глазами поглядев на капитана, — и страдающий. Хуже врага не придумаешь.

Они опустились в один из глубоких подвалов Старого Дворца. Грубый влажный камень стен чуть поблескивал в колеблющемся свете заключенной в фонарь свечи. Широкие каменные опоры принимали на себя вес сводчатых потолков, теряющихся во тьме над головой. Грязный, замусоренный соломой пол был уставлен разбитыми или пустыми бочками, ящиками, непонятными изделиями из железа. Изветшавшие и забытые осадные машины, в неведомые времена спущенные в подвал через люки, в полумраке казались скелетами извлеченных на берег морских чудищ. Трое гвардейцев королевы, которым Томас предписал следить за Дубеллом, когда работа уводила старика в заброшенные уголки дворца, скитались где-то на краю видимости; они пытались разом одолеть скуку и беспокойство, сохраняя при этом внешнюю невозмутимость.

Чтобы определить, что именно произошло с ограждающими чарами, Дубелл занялся обследованием камней-оберегов, погребенных в различных точках внутри дворца. Еще он намеревался переместить ключ-камень. Извлечь его из нынешнего места можно было с помощью Томаса и присутствующих гвардейцев, однако чародей должен был в одиночестве доставить камень к новому местонахождению. Томаса вовсе не радовало, что Дубелл без охраны понесет его через подземелье, однако безопасность ключ-камня обеспечивалась именно его безымянностью… тем, что он скрывался среди сотен прочих камней-оберегов. Точное положение его будет знать один только Дубелл.

Тщательно обследовав блеклый яйцевидный оберегающий камень, Дубелл вернул его в нишу и замазал глиной из ведерка, которое таскал мальчишка-слуга, против собственного желания попавший в помощники к чародею.

— И чем же он гоним? — осведомился Томас.

— Собственной греховностью. — Дубелл неловко поднялся на ноги, и они направились к колоннам, поддерживавшим середину похожего на пещеру подвала; мальчишка плелся последним.

В погребе было сыро, однако в воздухе — не холодном и не теплом — не чувствовалось затхлости, словно бы воздуховоды в толстенных стенах Старого Дворца доходили и до потолка подземелья.

Томас отправился сюда разыскивать Дубелла, чтобы узнать у чародея новые обстоятельства смерти Гамбина, однако тот не сумел установить ни причин гибели шпиона, ни того, как именно она произошла. Теперь капитану нужно было бы вернуться в казарму цистериан, где содержались задержанные, чтобы начать допрашивать Донтана, однако Томас мог что-то узнать о Грандье лишь у Дубелла, и капитан стремился выяснить все возможное.

— Не понимаю, почему прежние грехи могут заставить его повернуть против нас. Здесь не Бишра. Если чародей или ведьма украдет что-нибудь у соседа или убьет его, виновный подлежит казни за преступления, а не за занятия магией, — сказал Томас.

— Это, конечно, трудно понять. Во-первых, почему он вообще здесь оказался? Мы в Лодуне считали, что он никогда не переходил наши границы, хотя отец его действительно родом из Иль-Рьена. И следовательно, корона никогда не обвиняла его в преступлениях — справедливо или нет. А это, к несчастью, заставляет меня предполагать, что у него есть личная неприязнь к нашему городу, и тут уже мы немногим можем воспрепятствовать ему.

Томас покачал головой:

— Не могу согласиться с вами. Один из членов философской академии этого города изобрел механизм, способный складывать числа, если поворачивать рычажки снаружи. Услышав об этом, генеральный инквизитор в Бишре объявил ученого слугой дьявола. И если он когда-нибудь пересечет границу этой страны, его ждет верная смерть. Если Грандье видит в себе подобного школяра, почему же он не может из-за границы поддавать жару бишранской короне?

— Бесспорно, подобное поведение было бы более понятным. — Дубелл помедлил, обдумывая новую идею. — Если только кто-то не заплатил ему за обращение против нас.