Кирилл Якимец - Отряд Омега

У Комнина отвалилась челюсть. Борода потеряла форму. Опустились плечи. Воздух Босфора показался спертым.

— Нет!..

— Да, — еле слышно ответил Первый, продолжая улыбаться, — и я уже принял некоторые меры. Не бойся, никаких официальных нот. Юридически войны нет, и чем дольше не будет, тем лучше. Но и власть юридически тоже не у одного меня. Ты в курсе, что Ольга жива?

Жива! Принцесса жива! Комнин выпрямился, разгладил бороду пятерней. Ольга, конечно, сумасшедшая. Но возможно, Византии сейчас нужна именно сумасшедшая правительница. Правда, не сию минуту, а через пару лет.

— Она что, убежала от "призраков"?

— Да, Феодосий. Она вообще любит повоевать.

Комнин понял, что имел в виду Первый. Ольга, разумеется, поддержит все агрессивные начинания реального главы Тайной Службы. Если успеет. Комнин про себя усмехнулся. Но внешне продолжал сохранять обескураженный вид.

— Значит, она может многое порассказать.

— Да. Загляни в бытовую сеть. Принцесса отправила пару писем подружкам. Загляни в правительственную сеть, там есть письмо принцессы папочке. И ответ Императора. Обхихикаешься. Загляни еще в армейскую сеть…

Внутри у Комнина снова все упало от страшного подозрения.

— А как я загляну? Ты мне ордер дашь?

Ответ Феофана заставил Третьего стратига замереть. Воздух Босфора из спертого стал каменным. Белые паруса за окном окрасились черным.

— Я распорядился объединить сети. Наша, армейская, полицейская, правительственная и бытовая. Под моим контролем. Не понимаю, почему ты делаешь круглые глаза. Независимо от моих планов, этот шаг был бы в любом случае необходим.

Все верно, думал Комнин. Все верно. Ведь Феофан не обратил внимания на мелкое сообщение о неудавшейся атаке «призраков» на "Олег Первый". Даймониум, невидимый дух интуиции, подсказывал Комнину, что нападение на станцию, на самом-то деле, было удачным.

Комнин рефлекторно ощупал свой затылок. Металл под рукой, металл, всегда напоминавший Третьему стратигу о его могуществе, о возможности мысленно отдавать распоряжения подчиненным и по одной мысленной команде получать самую свежую информацию — этот металл теперь стал знаком чего-то зловещего, непонятного, нашедшего дорогу прямо в его, Феодосия Комнина, мозг. И в мозг всего руководства Тайной Службы. Хорошо Первому: он-то считает, что воюет с Конфедерацией.

Первый спокойно продолжал:

— … Так что, во все сети ты можешь теперь лазить собственной башкой. А лучше пораспроси Ольгу сам. Она сегодня вечером будет во дворце — папка ей делает пышный прием в связи со счастливым возвращением. Заодно почтут память моего брата — безудержным пьянством и прочими утехами плоти.

Первый легонько вздохнул и закончил:

— Ну, тебе-то надо не о плоти думать, а о душе. Подключайся к работе, Феодосий.

Это точно, решил Комнин. Если сейчас не подключиться, Первый отправит Империю на тот свет вслед за своим любимым братом Мануилом.

Экран погас. Комнин вышел из-за стола, открыл дверь в приемную. Пенелопа, как всегда, читала толстый, как она сама, роман о любви. Комнин любил пышных сентиментальных женщин. Он подошел вплотную к сидящей Пенелопе, нагнулся и поцеловал ее в темечко.

— Пен, сегодня никаких гостей, кроме Первого и треуха по имени Керда. То же самое — со звонками. К девяти вечера приготовь парадный хитон, я иду во дворец.

— А я?

— Ну, давай. Константин устраивает праздник. Развлекись. Только ко мне не приставай — я-то буду работать.

За окном все так же плыли по перламутровой воде белые парусники, множество парусников. Квадратные и треугольные паруса двигались по прямой, параллельно линии горизонта. Половина парусов двигалась в одну сторону, половина — в другую. Это казалось абсолютно лишенным смысла, словно веселенький узор на обоях в горящем доме.

Прием по случаю счастливого возвращения проходил в новом здании императорского дворца — гигантской подкове из стеклокаменных блоков, ласково обхватившей с трех сторон храм Святой Софии. На фоне этой громадины храм выглядел изящной старой игрушкой в неловких руках младенца-олигофрена. Комнин, впрочем, во всем теперь был готов усмотреть признаки деградации.

Прием начался с торжественной панихиды в храме. Император стоял, беспокойно стреляя глазами то в любимую дочь, то в министра войны Темуджина Есугея. Плоское лицо министра, всегда непроницаемое, сегодня просто напоминало ровное дно медного тазика. Ольга в глухой малиновой тунике и белом длинном хитоне, с волосами, убранными в аккуратную косу, была само послушание. Иногда она спокойно встречалась глазами с отцом — и тогда угловатое лицо императора начинало подрагивать.

Панихиду проводил митрополит Кирилл. Его жидковатый, вроде бы, голос проникал в самые дальние закуты храма. Изнутри храм все еще был большим. Большим, темным и неуютным. А может быть, это митрополит распространял вокруг себя такое настроение. Тяжелый пронзительный взгляд, тяжелые космы спадают на покатые плечи. Очень влиятельный религиозный фанатик.

Панихида происходила в присутствии всей константинопольской знати. Министры, их жены, любовники жен и любовницы любовников, Префект Центра, заместители Префектов Африки и Гипербореи, их жены и взрослые дети. Первый стратиг Государственной Стражи Димитрий Дук стоял, не стесняясь, в обнимку с Клио, своей новой супругой. Провинциальная гетера Клио была, разумеется, очень горда своим новым положением. Комнин, представлявший Тайную Службу, был без Пенелопы — нечего ей здесь делать, пусть сразу приходит во дворец.

После панихиды высокие гости проследовали во дворец по специальному коридору, соединявшему храм с Розовым Фойе резидентции Императора. Митрополит шел рядом с Императором, что-то говорил ему тихо. Император Константин прятал глаза, но слушал, не перебивая. Зреют государственные решения. Комнин понял, что должен перехватить митрополита сразу после Императора.

В фойе мужчины скинули на руки слуг черные накидки, оставшись в цветных одеждах. Цвета хитонов, правда, были довольно однообразны — либо золотая парча иконопочитателей, либо голубой хлопок иконоборцев. Хитон Императора был белый, хитон Первого стратига Госстражи выделялся ярко-красным цветом. Беспартийность Императора диктовалась его неприязнью не только к политическим партиям, но и к политике как таковой. Зато беспартийность Димитрия Дука возникла в результате ссоры с митрополитом. Митрополит был в черной рясе, но на груди, помимо креста, носил голубой значок иконоборца. Фактически именно он руководил партией, а вовсе не александрийский промышленник Флорес, которого даже не пригласили на прием. Митрополит осудил последний брак Дука, объявив его "узами плоти, но не души", и даже распорядился прогнать из лона Церкви священника, венчавшего Дука с бывшей гетерой. Дук, конечно же, покинул партию, заявив, что еще не известно, кто кого и откуда прогнал. Заявление это не было лишено оснований: министр войны Есугей — иконопочитатель, министр финансов Александр Маймон — тоже иконопочитатель, а обязательная беспартийность Тайной Службы подчеркивалась черным хитоном, в котором был Комнин.