Павел Амнуэль - Люди кода. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 7

Об этом ощущении писали потом все, кто находился в тот момент в кабинете. Особенно забавно читать о духе святости в воспоминаниях рава Шрайбера, одного из экспертов Главного раввинатского суда. Забавно потому, что ни это ощущение, ни результаты радиологического и текстологического анализов не помешали ему в тот же вечер заявить, что речь идет о подделке, каковую нужно разоблачить сразу и без колебаний. Слова эти вошли в историю, как и реплика Главного ашкеназийского раввина:

– Самое время для утерянной скрижали… Год до выборов…

* * *

За ужином Илья Давидович был тих и задумчив. Обычно он делился своими впечатлениями о ешиве и о каждом, с кем ему приходилось сталкиваться, отпускал довольно нелестные характеристики, будучи по природе человеком скорее желчным, нежели доброжелательным. Доставалось и самому раву Дари, которого Дина представляла себе выскочкой, не доросшим не только до Бога, но даже до понимания того, насколько ее Илья благочестивее остальных ешиботников, готовых ради плотских утешений забывать о вечерней молитве.

Телевизор стоял в детской комнате. Обычно Илья Давидович не заходил в детскую, когда телевизор работал – не для того он ходил в ешиву, чтобы соблюдать закон только на людях! – но в этот вечер глухой голос диктора казался ему страшнее пения сирен. Не желая, подобно гою Одиссею, залеплять уши воском, он поступил как советуют психологи: если нет возможности избавиться от искушения – поддайтесь ему. Однако в новостях о происшествии в квартале Неве-Яаков не было сказано ни слова, хотя телерепортер, появившийся в полиции, когда камень грузили в микроавтобус, успел зафиксировать этот момент для истории.

Илья Давидович ушел спать весьма удрученный, в постели придвинулся к Дине и прошептал ей на ухо:

– Расскажу все потом.

Спал он беспокойно, и кошмары, снившиеся ему время от времени, просыпаясь, забывал начисто.

Разбудили его в семь утра.

* * *

Мудрецы собрались за полночь. Назначено было на десять, но ждали рава Штейниса, главного раввина Хайфы, а он задерживался по причине бар-мицвы у своего внука Михаэля. В Большой синагоге Иерусалима света не гасили во всем здании, и раввины ходили по пустым коридорам, стараясь поменьше разговаривать друг с другом, чтобы прежде времени не накалить страсти.

Два главных раввина – сефардский и ашкеназийский – сидели в боковом кабинете на жестком диванчине (у ашкеназийского раввина Гусмана был геморрой, а сефардскому раввину Шапире не хотелось сидеть на мягком) и тихо разговаривали, пытаясь до начала совещания определить общее отношение к событию. Два листа бумаги лежали перед ними на журнальном столике: заключение Совета Торы и Экспертной группы Университета Бар-Илан. Предмет обсуждения покоился в соседней комнате на столе, покрытом черным крепом, – в полной темноте и тишине.

Когда запоздавший раввин переступил порог синагоги, в дверь кабинета тихо постучали, и рав Гусман сказал:

– Пора.

Рав Шапира вздохнул. Ему все это не нравилось. Проще говоря, он боялся. Боялся сказать не то, что может понравиться Ему, и боялся промолчать, потому что молчание в такой момент не понравится Ему еще больше. Он привык принимать решения даже и по фундаментальным проблемам трактования Талмуда и Галахи, но полагал, что ни ему, ни многим поколениям его последователей не придется сталкиваться с необходимостью определять судьбу мира. Пусть очередной ребе Шнеерзон играет в эти игры.

– Пора, – повторил рав Гусман, которому тоже не хотелось покидать теплую комнату, тащиться в холодный зал и брать на себя бремя решения. Потому что, несмотря на доказательства, представленные как теологами, так и физиками, он не верил. Это не могло быть правдой. Ожидание Мессии – это мироощущение, это глубина, это жизнь нации. Приход не может быть так прост.

В Большом зале оказалось не так холодно, как ожидал раввин – с вечера натопили, да и ночь выдалась довольно теплой, несмотря на прогнозы синоптиков. Оба верховных раввина поднялись на кафедру.

– С Его помощью, – сказал рав Гусман, – нам нужно решить только одну проблему. И прежде чем перейти к сути, я оглашу два экспертных заключения.

Он приблизил к глазам первый листок. Раввин не был близорук, он просто хотел отгородиться от людей, сидевших перед ним.

– «Заключение о стилистике послания… вот… да… констатируем: при условии краткости оного невозможно сделать однозначные выводы. Однако не обнаружены противоречия между стилистикой послания и общей стилистикой Книги… Нельзя исключить, что текст действительно есть проявление Его воли. Однако принадлежность текста к Его скрижалям должна быть засвидетельствована более высоким собранием Мудрецов Торы.» Нашим собранием… И второе заключение. «Радиоуглеродный метод показал, что возраст надписи на камне – от трехсот миллионов до двух миллиардов лет.»

– Сейчас, – продолжал рав Гусман, – мы пройдем в комнату, где хранится скрижаль. Все вы сможете посмотреть надпись, увидеть своими глазами… Я видел, и я потрясен. Если это Его воля, то выражена она предельно ясно. Надпись сообщает о приходе Мессии и называет дату. День, который только что завершился. И имя – Элиягу Кремер, сын Давида. Мессия пришел.

Он ожидал криков, он знал наверняка, что большинство раввинов изо всех сил и аргументов будет сопротивляться этому сообщению, усматривая в нем все, что угодно – амбиции, корысть, но только не желание повиноваться воле Всевышнего. Единственное, чего он сейчас хотел – отойти в сторону.

В зале стояла тишина, никто из присутствовавших не решался нарушить молчание ночного Иерусалима.

Рав Гусман сошел с кафедры.

– Идемте, – сказал он, вздохнув. Ему послышалось, что кто-то всхлипнул. Послышалось не только ему. Все головы повернулись к последнему ряду – там сидел, опустив голову, рав Штейнзальц, восьмидесятилетний старик, сухонький, как щепка. Его привезли ученики, усадили и удалились ждать в коридор.

– Я дожил, – бормотал сквозь слезы рав Штейнзальц, – я дожил, с Твоей помощью. Прости меня, что я дожил, а она – нет…

Он так и остался в зале один. Когда все вернулись, раввин спал, и его не стали тревожить.

Общее мнение выразил рав Гусман.

– Нужно прийти к решению внутри себя, – сказал он. – Не будем суетиться. Вернемся в этот зал после утренней молитвы. Если Мессия пришел, он даст знать о себе. Если нет…

Но все уже понимали – настало Время.

* * *

Дина встала рано, ее ждала тяжелая уборка в банке, и нужно было явиться к семи. Это было рядом, но ведь и мужа без завтрака не оставишь, и Хаима нужно к садику подготовить…

Людей перед входом в дом она увидела не сразу – торопилась, да и думала о своем. Лишь услышав тихое пение, вернулась в реальность из мира грустных мыслей.