Джон Варли - Звонарь

Сплошные догадки, никаких фактов, но больше у них ничего нет. Почему бы не попробовать другое кафе? И ей там будет легче, не говоря уже о Стайнере.

- Самое подходящее место для Снарка, - заметил Эрик.

- Правда? - переспросила Бах, внимательно осматривая фасад здания и не замечая сарказма Стайнера.

Возможно, тут они и найдут Звонаря, но это место, кажется, ничем не отличается от пятнадцати других, которые они обошли за последние три недели.

Называлось кафе "Гонг", почему - непонятно. Место не проходное, 511-я штрассе, семьдесят третий уровень. Стайнер и Бэбкок зашли внутрь, а Бах два раза обошла квартал, чтобы никто не заподозрил, что они пришли вместе, и только после этого вошла в кафе.

Свет приглушен, но вполне ничего. Подают только пиво. Есть отдельные кабинки и длинная деревянная стойка с медными ручками и вращающимися стульями. В одном углу пианино, там же небольшая темноволосая женщина принимает заказы. Атмосфера двадцатого века, немного старомодно, но изящно. Бах выбрала стул в конце стойки.

Прошло три часа.

Бах держалась стоически. В конце первой недели она чуть с ума не сошла. Теперь она понемногу привыкла сидеть, глядя в одну точку, или изучать в барном зеркале свое отражение, при этом ни о чем особенно не думая.

Но сегодня последняя ночь. Через несколько часов она запрется в своей квартире, зажжет свечу у кровати и в следующий раз выйдет на улицу, уже став матерью.

- Вид у тебя такой, будто ты потеряла лучшего друга. Можно купить тебе выпить?

"Сколько же раз я это слышала!" - подумала про себя Бах и ответила:

- Давай.

Он сел. Послышался мелодичный звон. Бах быстро взглянула вниз, а потом снова посмотрела в лицо мужчине. Нет, это не тот, что подошел к ней в первую ночь в кафе Хобсона. В последнее время стало очень модно украшать половые органы колокольчиками. Эта тенденция сменила "лобковые сады", когда три года назад все кругом бегали с цветочками между ног. Мужчин, украшавших себя колокольчиками, называли "донг-а-лингами", а иногда и того хуже - "донг-а-лингамами".

- Если будешь просить позвонить в твой колокольчик, - между прочим заметила Бах, - разобью яйца.

- Зачем? - наивно переспросил мужчина. - Да ни в коем случае. Честно.

Она знала, что он врет, потому что именно это и собирался попросить, но улыбался он при этом столь невинно, что она невольно улыбнулась в ответ. Он протянул ладонь, и она коснулась ее своею.

- Луиза Брехт, - представилась она.

- А я Эрнест Фримэн.

Но, конечно, это не настоящее имя. Бах даже расстроилась, потому что он был самым приятным человеком из всех, с кем она сталкивалась за эти три недели. Она выложила ему свою "историю", которую Бэбкок написала на второй день их похождений, и мужчина, казалось, на самом деле жалел ее. Бах уже и сама почти верила в то, что рассказывала, а на лице ее было написано такое отчаяние и разочарование, что ее рассказ не мог не произвести должного впечатления.

Вдруг она увидела Бэбкок, направлявшуюся в туалет. Она прошла совсем рядом со стулом Бах, и та была ошарашена, так она вошла в роль.

Пока она беседовала с "Фримэном", Бэбкок и Стайнер не теряли времени даром. В одежде Бах был замаскирован маленький микрофон, и они могли прослушивать весь разговор. У Стайнера имелась и небольшая камера. Данные сразу переправлялись в компьютер, а там включались методики голосового и фотоанализа, с тем чтобы идентифицировать мужчину. При несовпадении Бэбкок должна была оставить записку в туалете. Наверное, именно этим она сейчас и занималась.

Бах видела, как Бэбкок прошла назад к своему столику. Она поймала в зеркале взгляд Бэбкок, та слегка кивнула, и Бах почувствовала, что у нее мурашки пошли по телу. Может, это и не сам Звонарь, ведь у него могут быть помощники. Может, он и не собирается убивать ее, но впервые за последние три недели они, кажется, вышли на след преступника.

Бах выждала какое-то время, допила пиво, извинилась и пообещала скоро вернуться. Она прошла в дальний угол бара, завернула за занавеску и толкнула первую попавшуюся дверь.

За последнее время она побывала в стольких кафе, что могла найти туалет даже в кромешной тьме. Сначала ей показалось, что она попала куда следует. Обстановка, как и во всем кафе, из двадцатого века: керамические раковины, писсуары, кабинки. Бах быстро осмотрелась, но никакой записки не нашла. Нахмурившись, она толкнула дверь, вышла и чуть не столкнулась с пианисткой, которая как раз заходила в уборную.

- Извините, - пролепетала Бах и посмотрела на дверь. Там висела табличка с буквой "М".

- Отличительная черта "Гонга", - пояснила пианистка. - Помните, в двадцатом веке туалеты были раздельными.

- Ну да, конечно. Как же я сама не догадалась.

На противоположной двери висела табличка с буквой "Ж". Бах прошла внутрь и быстро нашла записку - Бэбкок приклеила ее к внутренней стороне дверцы одной из кабинок. Записка была напечатана на крошечном факспринтере, который Бэбкок носила с собой. На листочке размером восемь на двенадцать миллиметров умещалось на удивление много текста.

Бах распахнула свое широкое платье, села и принялась читать.

Официально его зовут "Великий трахальщик Джонс". Да, неудивительно, что он придумывает себе другие имена. Но и официальное имя выбрал он сам. Родился он на Земле, и назвали его тогда Эллен Миллер. Девочка была чернокожей. Он поменял цвет кожи и пол, чтобы скрыть свое криминальное прошлое и уйти от преследований полиции. Но и под новым именем Джонс чем только не занимался - грабежи, незаконная торговля мясом, убийства. Несколько раз попадал за решетку и даже какое-то время провел в исправительно-трудовой колонии на Копернике. Когда его выпустили, он решил поселиться на Луне.

Но это еще ни о чем не говорит. Почему же Звонарь? Бах надеялась, что найдет информацию о том, что за ним замечены какие-либо сексуальные извращения, тогда все немного прояснилось бы. К тому же если Звонарь - это Джонс, тут должны фигурировать большие деньги.

Неожиданно Бах заметила под дверкой кабинки красные туфли пианистки, и ее вдруг осенило. Почему та тоже пошла вслед за ней в мужской туалет? В этот момент что-то пролетело под дверью, и тут же вспыхнул ярко-фиолетовый свет.

Рассмеявшись, Бах встала и застегнулась.

- Боже мой, нет, - еле выдавила она сквозь смех. - Со мной этот номер не пройдет. Мне всегда было интересно, что я испытаю, если кто-то бросит в меня шар-вспышку. - Она открыла дверцу кабинки. Пианистка как раз сняла защитные очки и запихивала их в карман.

- Вы, наверное, начитались дешевых триллеров, - сказала ей Бах, все еще продолжая смеяться. - Неужели вы не знаете, что эти штуки давно устарели?

Женщина пожала плечами и мрачно развела руками.