Филип Фармер - Сказочный корабль

Голова, возникшая над краем палубы, была еще страшнее, чем нечеловеческий утробный голос. Она была огромна, как небольшой бочонок пива, и составлена из костей самой разнообразной формы, обтянутых свободно болтающейся розоватой кожей. Нос не соответствовал остальным чертам лица, поскольку был не плоским с раздувающимися ноздрями, а — чудовищной и одновременно смешной пародией на обычный человеческий нос, напоминая хобот носатой обезьяны. Из его тени выступала длинная верхняя губа наподобие губ шимпанзе или ирландцев, как их пародируют в газетах. При этом губы существа были тонкими и далеко выступали вперед, как бы выталкиваемые наружу челюстями.

В сравнении с его плечами Эрик Кровавый Топор выглядел рассыпчатой соленой галетой для пива. Впереди выступал огромный живот, подобно воздушному шару стремящийся сорваться с якоря, закрепленного в теле. Руки и ноги казались короткими — настолько они были не соразмерны с длинным туловищем. Место сочленения бедер и туловища находилось на уровне подбородка Клеменса, а на вытянутых высоко поднятых руках он мог не дрогнув держать — и не раз держал — Сэма хоть целый час.

На нем не было никакой одежды, да он и не нуждался в ней, ибо не знал, что это неприлично, пока его не просветили представители «гомо сапиенс». Длинные ржаво-красные волосы, более густые, чем человеческие, покрывали все тело. Кожа между волосами была грязно-розоватой, как у светловолосых норвежцев.

Существо провело широкой, как лопата, кистью по волнистым ржаво-красным волосам, которые начинались всего лишь в нескольких дюймах выше глаз, и зевнул, показав огромные, похожие на человеческие, зубы.

— Я шпал, — прогрохотал он. — Мне шнилась Жемля, мне шнился кравулхитменбафвин — вы наживаете его мамонтом. Да, добрые штарые деньки.

Он шагнул вперед, но тут же остановился.

— Шэм! Что шлучилошь? Ты окровавлен! Ты кажеща больным!

Эрик Кровавый Топор, пятясь назад от гигантопитека, взревел, созывая свою охрану.

— Твой друг сошел с ума! Ему показалось, что он увидел свою жену — это уже в тысячный раз — и он набросился на меня, потому что я не хотел отпускать его к ней на берег. Яйца Тора, Джо! Ты же знаешь, сколько раз ему казалось, что он видит ее, и сколько раз мы останавливались, и каждый раз это была какая-нибудь другая женщина, только похожая на его жену. Но не она! На этот раз я сказал — нет! Даже если бы это и была его женщина, я все равно бы сказал — нет! Мы бы сунули головы в волчьи пасти!

Эрик пригнулся с поднятым топором, готовый броситься на великана. Со средней части судна раздались крики, и огромный рыжий викинг с каменным топором в руке взбежал по лестнице. Рулевой сделал ему знак, чтобы он ушел. И рыжий, увидев, что Джо Миллер настроен весьма воинственно, не колеблясь убрался прочь.

— Что ты шкажешь, Шэм? — спросил Миллер. — Ражорвать его на кушки?

Клеменс, обхватив голову руками, сказал:

— Нет. Кажется, он прав. Я действительно не уверен, что это была Ливи. Возможно, просто какая-нибудь немецкая фрау. Не знаю! — Он застонал. — Не знаю! Может быть, это была она!

Протрубили горны из рыбьих костей, на средней палубе загремел огромный барабан. Сэм Клеменс вздохнул и произнес:

— Забудь об этом, Джо. Забудь обо всем, пока мы не выбрались отсюда — если вообще мы сможем выбраться. Если мы хотим выжить, нужно драться сообща. Позже…

— Ты вшегда говоришь пожже, Шэм, но это пожже никогда не наштупает. Почему?

— Если ты не можешь понять этого, Джо, значит, ты туп ровно настолько, насколько выглядишь! — огрызнулся Клеменс.

Слезы блеснули на глазах Джо, и его полные щеки увлажнились.

— Каждый раж, когда ты ишпуган, ты наживаешь меня тупым, — сказал он. — Жачем отыгрыватьшя на мне? Почему не на людях, которые тебя ишпугали, почему не на Кровавом Топоре?

— Извини меня, Джо, — умоляюще произнес Клеменс. — Устами младенца и обезьяночеловека… Ты не такой уж и тупой, ты весьма сообразительный. Забудь об этом, Джо. Извини меня.

Кровавый Топор осторожно приблизился к ним, держась вне досягаемости Джо. Он сиял, покачивая своим топором:

— Скоро будет встреча с металлом! — затем рассмеялся, сказав: — Тьфу, что я говорю? Битва теперь — встреча с камнем и деревом, кроме, конечно, моего звездного топора. Но какая разница? Я устал от этих шести месяцев мира. Мне нужны крики войны, свист камней, копий, чтобы лезвие моего топора кромсало плоть, чтобы брызгала кровь. Я горю нетерпением, как застоявшийся жеребец, почуявший кобылу в период течки. Сейчас я бы спарился со Смертью.

— Врешь! — выкрикнул Джо Миллер. — Тебе так же плохо, как и Шэму, но по-швоему. Ты тоже напуган, но шкрываешь швой ишпуг жа швоим большим ртом.

— Я что-то никак не могу понять твою корявую речь, — оскалился Кровавый Топор. — По мне, так лучше бы обезьяны и не пытались говорить на языке настоящих людей.

— Ты отлично понял меня, — заревел Джо.

— Успокойся, Джо, — примиряюще сказал Клеменс.

Он смотрел на верховья Реки. В двух милях от них долина Реки сужалась, горы сближались, образуя узкий, не шире четверти мили, пролив. Вода кипела у подножия утесов высотой около трех тысяч футов. На их вершинах по обе стороны Реки поблескивали на солнце какие-то непонятные предметы.

В полумиле от устья пролива тридцать галер образовали три серповидные линии. Подгоняемые быстрым течением и ударами шестидесяти весел на каждой галере, они неслись навстречу трем пришельцам. Клеменс оценивающе посмотрел на них в подзорную трубу и сказал:

— На борту каждой из галер около сорока воинов и по две ракетные установки. Мы в дьявольской западне. А наши собственные ракеты так долго хранились, что порох, наверное, давно кристаллизовался. Они застрянут в стволах и разнесут нас ко всем чертям.

Да еще эти штуковины на вершинах утесов. Может быть, аппараты для метания греческого огня?

Один воин принес доспехи вождя: трехслойный кожаный шлем, кожаную кирасу, штаны и щит. Другой — колчан со стрелами, древка которых были сделаны из тиса, а наконечники из кремня.

Ракетная команда — сплошь женщины — вложила снаряд в поворотную пусковую трубу. Ракета длиной в шесть футов, не считая оперения, изготовленная из бамбука, выглядела точно, как ракеты, запускаемые Четвертого Июля. В ее боеголовке было десять фунтов черного пороха, перемешанного со множеством крохотных каменных осколков — шрапнель.

Джо Миллер сошел вниз за своими доспехами и оружием; палуба трещала под весом его восьмисот фунтов. Клеменс одел шлем и нацепил на плечо щит, но не надел ни кирасы, ни нагрудника. Хотя он и боялся ран, но еще больше он боялся утонуть, свалившись в тяжелых доспехах в воду.

Клеменс благодарил здешних богов за то, что ему посчастливилось подружиться с Джо Миллером. Теперь они были кровными братьями — хотя Клеменс упал в обморок во время этой церемонии, требовавшей не только смешения крови, но и кое-какой более болезненной и противной процедуры. Миллер должен был защищать Клеменса, а Клеменс — Миллера, до самой смерти. До сих пор во всех битвах участвовал только гигантопитек. Но его одного было более чем достаточно.