Филип Фармер - В свои разрушенные тела вернитесь

Обычно, не желая ворошить прошлое, Бартон с неохотой отвечал на расспросы Фригейта. Но в этот день, немного раньше, его разозлила Алиса, и он обдумывал, как досадить ей. И вот подходящая возможность, причем предложенная Фригейтом. Он разразился ничем не сдерживаемым перечислением того, что происходило в публичных домах Карачи. Руах вынужден был встать и уйти. Фригейту на вид было дурно, но он остался. Вильфреда хохотала до тех пор, пока не покатилась со смеха в траву. Казз и Монат сохраняли невозмутимость. Гвиневра спала в лодке, и Бартону не надо было ее стесняться. Логу, казалось, была очарована рассказом, хотя все же кое-что ей было противно.

Алиса, главная его цель, сначала побледнела, а затем залилась краской. В конце концов, она встала и произнесла гневную речь:

— Я и раньше, мистер Бартон, считала вас низким человеком. Но хвастаться такими… такими гнусностями… вы абсолютно развращенный, отвратительный и достойный всяческого презрения человек. И не потому, что я верю каждому вашему слову. Я просто не могу представить, что кто-нибудь мог вести себя так, как вы говорите, а затем хвастаться этим. За свою жизнь вы заработали репутацию человека, любящего шокировать других, причем несмотря на вред, который вы себе этим наносите.

И она исчезла в темноте.

Фригейт усмехнулся:

— Когда-нибудь, может быть, вы скажете мне, сколько в этой вашей сказке правды. Я раньше тоже думал, как и она. Но позднее появились новые свидетельства относительно вас, а один из ваших биографов провел психоанализ вашей личности, основываясь на ваших же записях и на других документальных источниках.

— И каковы же выводы? — насмешливо спросил Бартон.

— Вывод таков, что вы просто Хулиган, — сказал Фригейт и отошел.

Теперь, стоя у руля и наблюдая за тем, как солнце поджаривает группу, прислушиваясь к журчанию воды, рассекаемой двумя острыми форштевнями, к скрипу рангоута, он думал о том, что лежит впереди, по другую сторону этого напоминающего каньон пролива. Конечно же, это еще не конец Реки. Она, вероятно, будет течь вечно. Но конец группы может наступить гораздо быстрее. Они уже и так слишком долго теснятся, как в курятнике, на узкой палубе, где почти нечем заняться, кроме разговоров да постановки парусов. Они и так еле терпят друг друга — трения друг о друга уже начали задевать за живое. Даже Вильфреда стала тихой и безразличной. Да и его самого иногда охватывает апатия. Честно говоря, он устал от этого путешествия. И Вильфреда… У него нет к ней ненависти, он не желает ей зла. Он просто пресытился этой женщиной, и то, что он обладает ею, а не Алисой Харгривс, делало ее еще более постылой.

Лев Руах сторонился его и старался разговаривать с ним как можно меньше. Он все больше ссорился с Эстер по поводу привычек в еде, из-за того, что любил подремать днем, а она требовала все время разговаривать с ней.

Фригейт из-за чего-то был сильно обижен на Бартона. Но Фригейт — трус, он никогда не выйдет и не скажет прямо, в чем дело, пока его не загонишь в угол и не доведешь до белого каления. Логу сердилась и презирала Фригейта, потому что с ней он был таким же угрюмым, как и с другими. К тому же она злилась на Бартона из-за того, что он как-то отверг ее, когда они вдвоем собирали бамбук среди холмов. Он ответил ей отказом, добавив, что он не колеблясь позабавился бы с ней, но не хочет ради этого обманывать ни Фригейта, ни кого-либо другого из своей команды. Логу, надув губы, ответила, что она отнюдь не перестала любить Фригейта. Просто ей время от времени нужна смена партнера. И между прочим, Фригейт именно так и поступает.

Алиса как-то сказала, что она уже почти отчаялась увидеть кого-нибудь из тех, кого она знала раньше. Они прошли мимо примерно 44 миллионов людей, а она так ни разу никого и не встретила. Но и из этих 44 миллионов она видела только ничтожное число людей, да и то издали. Но не в этом дело. Алиса устала от этой набитой битком палубы с единственными развлечениями: работа с рулем и парусом да открывание и закрывание рта при разговорах, причем большей частью глупых.

Бартон старался не допустить этого, но все же боялся, что она уйдет. На следующей стоянке она может просто встать, сойти на берег со своей чашей и жалкими пожитками и раскланяться. «Увидимся через сотню лет», — скажет она.

Главным, что удерживало ее на этой дурацкой лодке, была Гвиневра. Она воспитывала маленькую древнюю британку, как викторианскую леди эпохи после Возрождения. Это обещало быть прелюбопытнейшей смесью, но ничуть не более удивительной, чем все остальное, окружавшее их на обоих берегах Реки.

Бартон и сам до чертиков устал от этого вечного путешествия. Ему хотелось подыскать какую-нибудь мирную местность и осесть там, чтобы отдохнуть. Потом он бы с радостью включился в местную политическую жизнь… Он вдоволь находился бы пешком и ждал, ждал бы того момента, когда тяга к перемене мест и странствиям снова возобладает в нем. Но все это он хотел осуществить только вместе с Алисой в качестве сожительницы по хижине.

— У того, кто сидит, удача тоже сидит, — часто бормотал он свою любимую поговорку, когда на него накатывали домоседные настроения.

Ему следовало бы предпринять более решительные действия в отношении Алисы. Он был с ней джентльменом уже более чем достаточно. Пора ее уговорить. Взять натиском. Когда он был молод, он был более агрессивным любовником. Затем привык к тому, что в него влюблялись, и даже перестал замечать это. И после этого он женился! Теперь же все его прежние привычки, все его нервные цепи — все осталось при нем. Он остался стариком, хотя и в молодом теле.

«Хаджи» вошел в темный бурный пролив. С обоих сторон высились сине-коричневые скалистые стены. Лодка шла по извилистому руслу, широкое озеро осталось позади. Теперь все были заняты, часто бросались к парусам, поскольку Бартону приходилось непрерывно изменять курс катамарана, идя против течения в потоке шириной не более 400 ярдов. Быстрое течение поднимало высокие волны, и лодка то поднималась, то с размаху ныряла вниз, а при резком изменении курса еще и давала сильный крен. Она часто проходила на расстоянии нескольких ярдов от стен каньона. О скалы тяжело шлепали волны. Но он достаточно поднаторел в управлении лодкой, слился с ней, стал одной из ее частей, да и команда так долго с ним работала, что могла предугадывать его распоряжения, хотя и никто не опережал события.

Прохождение этого каньона заняло около получаса. Возникло некоторое беспокойство. Это происшествие взволновало не только Руаха и Фригейта, но и встряхнуло, вселило бодрость в других. Скука и угрюмое настроение, пусть на время, но исчезли.

«Хаджи» вошел в большое озеро, залитое солнцем. Оно было не менее четырех миль шириной и простиралось на север насколько хватало глаз. Горы внезапно отступили. По обеим сторонам Реки открылся привычный равнинный ландшафт.