Текла Матвеева - Земля – родина интелов

Мари, как услышала, так снова вошла в кадр:

– Вот туда, как раз, их и возят, а потом находят, уже по частям. Тебя просто слишком долго не было, сейчас эта сопка закрыта на расследование. Я как раз завтра полечу в общее венерианское управление, буду требовать, чтобы на планетарном уровне, что-нибудь сдвинулось…

– Ужас какой.– Сказал Ноэль: – Я, и вправду, не знал.

«Ужас какой», – подумал Гена, и вспомнил самое важное, что ещё в самом начале хотел сказать:

– Ноэль, а поехали со мной завтра в Большой Зал, на это собрание, что-то мне не по себе, я же, вообще не привык к мероприятиям, а ты меня поддержишь, как ни крути, – мы коллеги. Что скажешь?

– Гена, да не вопрос. Утром я у тебя.– Ответил Ноэль и отключился.

Рано утром, когда Батюков, свежевыбритый, поднялся на стартовую площадку, Ноэль уже был на месте. Он прилетел на александрийском мобиль-болиде, которые одни только могли входить в её внутреннее воздушное пространство, высадив его, болид умчался, а в самой Александрии, во все стороны курсировали катера-амфибии, которые одинаково передвигались и по воздуху и по воде… Они пожали друг-другу руки, и Гена заметил, что Ноэль как-то осунулся, и уже не лучился от радости, как тогда на Пацане перед прибытием…

– Я вот подумал, что завтра у тебя ещё один день, – сказал Ноэль: – Потом, когда ещё встретимся, полетели со мной на терра-сопку, я всё-таки себе назначил поездку, не туда, где расследование, на другую, подальше. Девушка твоя, точно обрадуется, они любят в таких местах гулять. Хочу идею одну проверить – побольше растений населить на сопке, травку кудрявую подберу, мелкий кустарник, можно, стелющийся, думаю, что вполне бы подошло, завтра проведу замеры: температуру, влажность, состав воды, почвы, подготовлю проект, со сроками, с перечнем материалов, если власти поддержат, то, останусь на Венере. Дочка ведь. Поехали вместе, пикник организуем, в тишине посидим. Как тебе идея?

– Отличная идея! – Одобрил Геннадий: – А то, и, правда, когда ещё встретимся…

Прибыл катер, открытый с защитным ветровым стеклом, остановился в воздухе и завис на воздушной подушке, Батюков и Сантиньяк залезли и, медленно набирая высоту, полетели над городом, лавируя между другими катерами, или встречными, или пересекающими их воздушный путь. Они шли по широкой дуге над полосой пляжа, под ними ярко синее море катило на берег волны, береговая линия имитировала естественно-природные очертания, где-то море вылезало на сушу бухтами, то, наоборот – скальные выступы шли в море, отрывались от берега и, разрозненными группами стояли в воде, в виде обкатанных приливами, валунов. Большой Зал Заседаний оказался высоко на вершине. Простое скромное здание помещалось на полукруглой ровной площадке, слегка выступающей над морем, гладким отшлифованным козырьком.

– Честно говоря, я чего-то большего ожидал, на Земле Дворец Конгрессов, как то повнушительнее выглядел, – заметил Батюков.

Гена был явно разочарован.

– Ну, ты даёшь, старик, это же – точная копия Парфенона, ну, который на афинском акрополе, такой древний храм, что простоял тысячи лет и обветшал, когда на Венере ещё и вовсе людей не было.

– Да? Ну тогда, ладно. Но мне кажется, что такой минимализм не по нашему, то есть – не по-гедонизму совсем.

– Ну, как сказать, – Ноэль покосился на Батюкова: – Ген, а ты, что же принципы гедонизма одобряешь для себя?

– Да, нет, просто шутка неудачная, какой гедонизм?! Я же – геолог, мои предки от самой польской шахты идут, я – трудом, своими руками горжусь! Некогда быть гедонистом, да и мелковато.

– От какой польской шахты, Гена? Ты, это о чём сейчас говоришь?

– Ну, говорю про шахтёров великих, про то, как люди трудом целые страны зачинали. Вот так, Ноэль, история – великая вещь! Историю надо знать!

– Гена, на это, у меня вообще теперь слов нет… Об этом, давай, мы после ещё обязательно поговорим. Здесь, понимаешь, наоборот, не простота, а – принцип величия воплощён. Если, по-простому, то можно сказать, что гедонисты современности построили здесь подобие древнего храма, чтобы себя к героям древности приравнять и, тоже обозначить преемственность. В то время – и мудрецы, и политики, все без исключения, были гедонистами, и всё же, начало для всей нашей истории заложили. Ну, как, понятно объяснил?

Да ну, «я – про Фому, а ты – про Ерёму», – отмахнулся Батюков.

Ноэль только руками развёл.

Они вылезли из катера и осмотрелись. Вид был – закачаешься, от одной высоты можно было равновесие потерять. Почти половина Александрии лежала перед тобой, как на ладони. Ноэль даже острова различил, на пределе видимости, в синей дымке за горизонтом. Каменная площадка представляла единый идеально отшлифованный монолит. «Зелёный гранит, Земля, Бразилия», узнал Батюков тёплый зеленоватый камень с большими голубоватыми островками и жёлто-зелёными прожилками, как будто родная планета привет передала. Бесшовное соединение, вот это по-нашему, не всё же на древних оглядываться, может, и хватит уже, подумал он про себя. Само здание представлялось простым прямоугольником, с колоннами по периметру, с низкой двускатной крышей, и слегка возвышалось за счёт прямоугольного цоколя. Ко входу вела мраморная лестница, а у дверей, между колоннами стояли дети, точнее подростки лет 14-ти, мальчик и девочка, темноволосые, загоревшие до цвета бронзы, и одеты причудливо, у мальчика на груди широкое ожерелье из золотых пластинок веером и маленькая белая юбочка, как обмотка, чтобы только трусы прикрыть, на ногах – сандалии с ремешками почти до колен, и золотые браслеты на руках. Девочка, вроде его сестра, только волосы – не распущены по плечам, как у парнишки, а гладко собраны на затылке, была в платьице с одной лямкой через плечо, и стояла с почти голой грудью. Батюков не мог глаза отвести. Мальчик подал планшет, где в столбик шли имена приглашённых, и Гена на свою фамилию нажал палочкой. А девочка встала на носочки, и одела ему на шею золотистую ленту с медалью в виде цифры «3», и подала каждому карточки, которые попросила прочесть и заполнить. От Гены только подпись нужна была, и он сразу подмахнул, а Ноэль на всех строчках что-то заполнил. Войдя в копию ветхого здания, Гена понял, что это – лишь вестибюль, отсюда начиналась широкая парадная лестница, которая плавно шла вниз, и привела их на широкий балкон, прямо над залом заседаний, откуда весь зал отлично был виден. Он был устроен в виде амфитеатра, где к полукруглой сцене широкими ярусами спускались ложи. Всего было четыре яруса. На каждом ярусе по три парных ложи, самые большие на верхнем ярусе, внизу самые меньшие. С балкона вели два лестничных крыла, белый мрамор, красные ковровые дорожки и деревянные полированные поручни на перилах.