Филип Фармер - Дэйр

— Неплохие трофеи, верно? И что дальше? — с трудом спросил он.

— Полли, дай нам уйти, — перебил Джек, — мы теперь не опасны тебе. Вас двое, и вы вооружены. Делайте, что хотите, но дайте нам уйти.

Ответ Полли утонул в отчаянном вопле Мар-Кук:

— Палец! Отдай мне мой палец! Я умираю!

— Я обещал ей, Полли, — сказал Джек.

Полли задумалась, потом пожала плечами:

— Почему бы и нет? Драконы исстари помогали нам, колдуньям. А я ничего не теряю…

Она раскрыла кожаную сумку, вынула палец, подала умирающей драконихе. Та схватила его, прижала к своей груди и почти сразу испустила дух.

Тем временем Чаксвилли удалось подняться:

— Пусть себе уходят, Полли. Они не опасны ни нам, ни тем более — Социнии. Им еще придется пожалеть, что отказались от моего предложения, когда мы придем в их долину. Но до тех пор… Пусть у них будет немножко счастья. Мы поставим их последними в списках.

— Ваше слово — закон, сэр, — сказала Полли.

Она развязала веревки на Джеке и Р-ли, отступила, не спуская с них глаз, подняла солдатскую флягу и напилась из нее (вода в речке была еще мутной от крови).

Джек принялся растирать затекшие кисти рук.

— Надеюсь, вы не отпустите нас без оружия? — спросил он, — иначе мы просто не успеем попасть в ваши списки…

Чаксвилли молчал.

— Ладно, — сказала Полли, — не такая уж я мстительная, как она говорит. А оружие вам понадобится. И по дороге обратно, и в самом кадмусе…

— Не понял?

— Неужели ты все еще так плохо знаешь вийров, мальчик? Ей нужно возвращаться обратно. Ее отец, дядя и брат погибли. Значит, теперь она — глава кадмуса. Пока не умрет или не родит сына. Это ее долг, и никто не может от него освободить.

Джек обернулся к Р-ли:

— Это правда?

Сирена попыталась что-то сказать и не смогла. Молча кивнула.

— Черт побери, Р-ли! Тебе же просто некуда возвращаться! А даже если б и было куда — нельзя! Я бросил все, когда ушел от своих ради тебя! Сделай то же — ради меня, ради нас с тобой, ради Бога!

— Пока жили мой отец… дядя… Мррн… я могла делать все, что захочу. Я могла даже выйти за тебя замуж, хотя отец долго отговаривал меня и говорил, что мне нельзя будет оставаться в нашем кадмусе, если решусь на это. Из-за сложностей в отношениях… Не наших с тобой, Джек, милый — отношениях вийров с вами, «таррта». Поэтому мы ушли в Тракию.

Я могла бросить все, пока жил Мррн. Но теперь…

Сирена тихо заплакала. Слезы беззвучно текли по ее щекам, но ни одного всхлипа не вырвалось у Р-ли, когда она продолжила:

— Я должна, Джек. Это закон. Джек, милый, это сильнее меня, пойми. Я не имею права забывать их… мой кадмус.

— Теперь ты начинаешь понимать, Джек? — встрял Чаксвилли, — у них есть традиции и есть обычаи, но нет ни малейшей возможности, да и ни малейшего желания отклониться от всего этого. Тина столетий высохла и окаменела на их кадмусах и на всей их жизни, омертвила ее. А мы, социнийцы, пытаемся сломать, разбить каменную коросту, которая сковала их…

— Мне надоело, — Джек повысил голос. — Ты понимаешь, от чего я отказался ради тебя, Р-ли? А ведь после отца я тоже старший в роду!

Она вновь кивнула, ее лицо посуровело, приняв уже знакомое Джеку выражение: почти всегда податливая и ласковая, Р-ли порой словно каменела, становилась тверже гранита.

— Ты должна повиноваться мне, — медленно и тяжело произнес Джек. — Я твой муж. Ты пойдешь за мной, потому что ты — моя жена.

Полли засмеялась:

— Твоя жена в первую очередь — гривастая, к тому же — дочь Слепого Короля, Джек Кейдж!

— Может быть, нам не придется надолго оставаться там, Джек, — умоляюще сказала Р-ли, — если сын О-рега из другого кадмуса согласится стать Слепым Королем, меня отпустят…

— Как же, согласится! Когда там в любой момент может начаться черт знает что! Сомневаюсь, чтобы хоть один сатир, способный сражаться, осмелился покинуть свой кадмус в такое время…

— Тогда я должна идти.

Опять вмешался социниец:

— Джек, а ты не хочешь силой заставить ее пойти с нами? Время идет. Скоро ей вообще некуда будет идти…

— Нет, принуждать ее я не хочу.

Страшная мысль пришла Джеку в голову: да может ли Чаксвилли позволить Р-ли вернуться в Дионисию? Он же не может рисковать: стоит сирене сообщить правительству о планах Социнии… Что же делать? Он по-прежнему любит Р-ли. Любит, иначе ему было бы безразлично — уйдет она в свой кадмус, или погибнет здесь от смуглой руки шпиона, раз не хочет быть с ним, Джеком.

Он любит Р-ли, но мужчина — он, а женщина должна идти туда, куда ведет мужчина…

Как будто угадав его мысли, Чаксвилли сказал:

— Джек, я вовсе не собираюсь убивать твою… жену, чтобы заставить ее молчать, забудь об этом. Она и сама не проболтается. А даже если проболтается — люди все равно не поверят… сирене.

Больше говорить было не о чем, зато дел было предостаточно, и весьма срочных. Чаксвилли научил всех собирать складные армейские лопатки, которыми они выкопали в мягком грунте две могилы — одну большую, другую поменьше. Полли и мужчины подтащили трупы к неглубокой могиле, сбросили, забросали землей.

Пришлось повозиться, собирая крупные камни и валуны, чтобы защитить могилу от разорения дикими животными. Трупы драконов оставили там, где они лежали, кроме того, что упал в речку. Его с огромным трудом вытащили на берег.

Р-ли настояла, что сама похоронит брата. Вырыв могилу, она, прежде чем положить в нее тело, отрезала ему голову и, несмотря на возражения Чаксвилли, сожгла ее на костре. Пока горел костер она молилась на детском наречии и пела древние гимны на взрослом. Потом забросала могилу землей и камнями, камнем раздробила обгоревший череп и бросила осколки в речку.

Солнце уже клонилось к западу. Чаксвилли с каждой минутой все больше нервничал. Он недовольно глядел на дым погребального костра, и мысли его были понятны Джеку и Полли: мало ли каких новых врагов может привлечь далеко видный столб густого дыма и запах горячей плоти…

Наконец, смуглый социниец не выдержал:

— Мы не можем дольше оставаться здесь.

Он дал Полли и Джеку по ружью, а затем, подумав, дал Джеку пистолет (такой же, как висели на поясе у него самого), раздал патроны и показал, как обращаться с оружием. Оставшееся снаряжение и патроны тщательно обернули кожей и зарыли под деревом, приметив место.

Джек оглянулся на любимую.

Та стояла над речкой, поглотившей прах ее брата, четко обрисованная солнцем, неподвижная и прекрасная в своей скорбной неподвижности. Может быть, попробовать все-таки уговорить ее? Нет, поздно. Она приняла решение, и другого не будет.

— Прощай, Р-ли, — тихо сказал Джек и пошел прочь, — догонять Чаксвилли и Полли О'Брайен.

Вечером, после ужина, Чаксвилли сказал: