Филип Фармер - Дэйр

Джеку хотелось дослушать. Он никому не признался бы в этом, но музыка вийров всегда поражала его. Однако не было никакого разумного повода задерживаться, и Джек продолжал шагать по просеке рядом с Р-ли. За поворотом лесной дороги отчаянные звуки лиры почти затерялись в шуме листвы громадных деревьев.

Широкое пятнадцатиметровое шоссе, которому было не меньше десяти веков, плавно огибало пологий склон горы. Шоссе было выложено из неизвестного людям серого материала без швов и стыков, сплошной полосой. Прочный, как гранит материал, казалось, слегка пружинил под ногами. Это было совершенно непонятно, как и то, что под жарким уже солнцем шоссе оставалось прохладным. Все знают, что зимой все будет наоборот: даже в лютый мороз босые ноги не замерзнут на ласковой поверхности дороги, а снег и лед стекут талой водой по ее чуть заметной выпуклости.

Тысячи таких шоссе густой паутиной покрывали поверхность Авалона, позволяя людям стремительно расселяться по всему материку.

Р-ли, которой наскучило долгое молчание Джека, попросила показать ей саблю. Слегка удивившись, Джек вынул из ножен и протянул сирене оружие. Держа саблю за эфес, Р-ли осторожно провела пальцами по кромке клинка.

— Железо, — сказала она, — ужасное слово для ужасной вещи. Думаю, наш мир был бы куда хуже, будь в нем много таких вещей…

Джек смотрел, как сирена обращается с металлом. Вот и еще одна дурацкая детская легенда о гривастых оказалась ложью: они спокойно могут прикасаться к железу! И пальцы у них от этого не отсыхают, и руки не скрючивает параличом, и от ужасной боли они не корчатся…

Р-ли указала на рукоять:

— Что здесь написано?

— Не знаю. Говорят, это по-арабски, на одном из языков Земли. — Джек взял саблю, показал еще две надписи на рукояти, — «Год первый ХД», «Хомо Дэйр». Это год, когда мы сюда прибыли. Говорят, вырезал сам Ананий Дэйр. Эту саблю Камел Тюрк подарил Джеку Кейджу Первому, одному из своих зятьев, потому что у турка не было сыновей, которым он мог бы передать ее.

— А это правда, что железной саблей можно разрубить подброшенный волос?

— Не знаю. Никогда не пробовал.

Р-ли тут же выдернула длинный волос и подбросила его, пустив по ветру. Свистнул клинок. На дорогу медленно опускались две красно-золотые нити.

— Знаешь, — задумчиво проговорила сирена, — после такого, будь я драконом, да узнай, что ты охотишься на меня с этой штукой…

Джек был изумлен, а Р-ли спокойно гасила окурок самокрутки крепкой босой ступней.

— Как… как ты узнала, что я выслеживал дракона?

— Дракониха сказала.

— Дракониха сказала… тебе?!.

— Ну да. Ты разминулся с ней минут на пять, не больше. Она была с нами и ушла, когда ты приблизился. Ты знаешь, как она устала убегать от тебя? Она беременна и страшно голодна, она просто выбилась из сил. Я посоветовала ей подняться в горы: там скалы и следов не видно…

— Ну, спасибо! — голос Джека дрожал. — А откуда все же ты узнала, что она знает, что я знаю… Тьфу!.. Она знает, что я иду по следу, и что она собирается… Короче, как ты узнала о том, куда она направляется? Может, ты понимаешь по-драконьи? — последнюю фразу Джек попытался произнести с иронией.

— Конечно.

— Что?!. — Он заглянул в глаза сирены. Похоже, его дурачат. Впрочем, от этих вийров можно ждать чего угодно…

Ответный фиалковый взгляд Р-ли был спокойным и загадочным. Разговор взглядов был беззвучен и быстр, но означал он многое. Рука сирены почти легла поверх человеческой руки, но в последний момент замерла, словно вспомнив, что человеческим рукам не нужны касания рук вийров. Самсон зарычал и вздыбил шерсть на загривке. Изящная кисть Р-ли плавно опустилась. Ничего не произошло.

Человек, сирена и лев двинулись дальше.

Р-ли, как ни в чем ни бывало, весело продолжала разговор, но Джека бесило, что она вдруг перешла на детский язык вийров. Взрослые вийры прибегали к нему только сердясь или выражая презрение, да еще в разговоре с детьми и возлюбленными. Джек не был ни детенышем сирены, ни ее милым.

А сирена говорила о счастье вернуться домой, снова увидеть друзей и родных, бродить по знакомым полянам и тропам в лесах округа Слашларк. Она улыбалась, и глаза ее светились, и руки взлетали, словно отгоняя уже сказанные слова, чтобы освободить место новым… Ее сочные губы, изливающие теплые потоки беззаботной детской речи, завораживали. Это было, как песня. Песня сирены.

Странная и неожиданная перемена произошла в Джеке. Недавний гнев сменился желанием. Вот бы прижать ее к себе, растрепать золотой водопад вдоль спины, поцелуем заставить замолчать эти губы… Предательница-мысль была скоротечной, но от нее закипела кровь и затуманился мозг: а почему бы и нет?..

Джек отвернулся, чтобы Р-ли не видела его лица. Что так бьется в его груди и до боли, до сладкой мучительной боли рвется наружу — сейчас, немедленно? Святой Дионис, только бы она не заметила!.. Нельзя, нет!

Со слашларкскими девушками, которые ему нравились, — а их в его жизни было уже несколько — он не стал бы мешкать, если бы… если бы хоть одна из них вызвала в нем хоть что-то похожее. А с этой…

Р-ли одновременно манила и отталкивала Джека. Она сирена, существо, которое люди-мужчины отказываются называть женщиной. Она — гривастая. У нее нет бессмертной души, поэтому она так же опасна, как легендарные обольстительницы с берегов земного Рейна и Средиземноморья, к ней даже приближаться нельзя без риска для жизни и для души! Недаром Церковь и Государство в своей безграничной мудрости запретили мужчине прикасаться к сиренам.

Но Церковь и Государство далеки и не очень понятны. А сирена — рядом. Рядом ее золотисто-смуглая плоть, фиалковые светящиеся глаза, алый рот, тяжелые волосы и сводящее с ума тело… Рядом! Взгляд и смех, крутые бедра и высокая легко дышащая грудь, пятна света на коже, «иди ко мне, милый», «убирайся прочь, дурак», «я тебя знаю, а ты меня — нет»…

Она разорвала тяжелое молчание:

— О чем это ты сейчас думаешь?

— Ни о чем.

— Замечательно! Как тебе удается так сосредоточенно думать ни о чем?

Шутка разрядила напряжение. Джек снова мог смотреть в лицо Р-ли. Она больше не казалась самым желанным существом на свете; она была просто… женщиной. Просто женщиной, воплощением всего, о чем мечтает мужчина, когда мечтает… о женщине.

Только что он был так близок к… нет! Никогда. Он даже думать об этом не будет. Он не должен думать об этом. Но как это сделать? Вернее, как этого не сделать? За секунду до мучительно-сладкого пожара он был так зол на нее — из-за сабли, дракона и детской речи — что готов был ударить. А потом гнев перешел в желание…

Уж не колдовство ли это?

Джек рассмеялся. Нет, он ни за что не расскажет Р-ли что тут такого забавного. Он обманывал самого себя, когда придумывал какие-то колдовские чары. Колдовство — это сказки для детишек (Джек никогда и никому не сказал бы этого вслух). Нет. Чары здесь ни при чем. Такое колдовство может совершить любая смазливая баба без всякой помощи дьявола. И можно избавиться от него, просто назвав настоящим именем.