Алексей Сысоев - Подземный мир Лайама

– Ну что ж, исследователи иногда кончают плохо, и ты ходячий тому пример, Харви, – засмеялся парень.

По часам приближалось время вечера, хотя белое небо Меллотракса не думало начинать мягко гаснуть и окрашиваться в красноватые оттенки, имитируя закаты Тейи, как это делали электронные облака в Материнской Пещере. Экспедиция заняла здание отеля на одной из площади и устроилась на ночлег с большим комфортом, чем кто-то раньше жил в Кадолии. Роскошное здание уцелело и сохранило былое великолепие – в Меллотраксе не разрослась бурная растительность, очевидно, эти самые уборщики или какие-то другие роботизированные системы подстригали деревья и клумбы. За столько лет и здесь кое-что было разрушено: где-то на верхних этажах прорвало трубу, и часть здания покрылась плесенью, в перекрытиях зияли дыры, отделка местами обвалилась, краска облупилась, ткани истлели вместе с постельным бельем, но было все равно красиво: остатки позолоченной лепнины и узоров, не горящие люстры под высокими потолками, паркет, а на нижних этажах в номерах осталась мебель.

Электричества, кажется, не было во всем городе, но света хватало от неба с улицы. Мусор немного подмели, кровати застелили каким-то скатертями и шторами, сделанными из более долговечных материалов, и можно было весьма неплохо жить здесь несколько дней.

Но Лайам нервничал, ему казалось, он теряет время в этом пустом мегаполисе, ведь там, за Реликтовым Барьером, найдется что-то более интересное, пусть мэр Максимилиан и заявлял, что та часть мира населена лишь одичавшими варварами.

Только Лайам обустроился в одной из комнат, большой, бывшей некогда номером люкс, как в дверь решительно постучали.

– Ну кто-там, черт? – рявкнул он недружелюбно.

– А там твоя подруга детства, – сказала Мирика входя. – Что друзей видеть не желаешь?

– Тебе сегодня было мало? Что тебе еще от меня надо?

Мирика осмотрела его богато украшенную комнату с огромной кроватью. На полу стояло несколько фонарей, подсвечивающих стены желтым светом, на остатке истлевшего ковра валялись какие-то палки и камешки с осыпающегося потолка.

– Выбрал самую большую и красивую комнату? И один здесь обустроился? Ребята там побоялись разделяться, собрались в комнатах по несколько человек, некоторые даже предпочли разбить палатки и спать в них.

– Мне за эти несколько дней как-то поднадоело спать в палатках и кучковаться, я всегда был индивидуалистом, ты же знаешь.

– Почему я не увидела никакой охраны у твоей двери? Я думала, тут дежурит эта твоя спятившая охранница и пускает только по паролю.

– Она все еще в опале, – махнул рукой Лайам.

– Ах вот как. То есть ты уже прочно примерил на себя роль нашего короля?

Лайам внимательно изучил ее лицо и проговорил:

– Ты пришла сказать мне, что я веду себя неправильно?

– Знаешь, Лайам, я думала, как войду сюда, сразу тебе вкачу пощечину. Да что-то пороху не хватило, отвлеклась.

– Вот как? За что?

– Да ты же все понимаешь, говнюк!

– Я не виноват, что Калисса свихнулась и играет в священную охранницу.

– Может, потому что ты играешь в священного лидера?

Он развел руками:

– Я просто пытаюсь быть собой, я всегда был такой: поучал людей, отдавал распоряжения. Раньше тебя это не заботило, что вдруг?

– Потому что ты совсем зазвездил Лайам! Раньше ты больше интересовался развалинами и жуками, а не руководством своей шайкой. А теперь у тебя в подчинении другие люди, полицейские с оружием. Успех ударил тебе в голову. Ты совсем уже принимаешь как данность, что все вокруг тебя бегают и слушаются. А еще эти твои ненормальные друзья из Штаба… Ты вообще их друзьями считаешь или верными подданными? Они тебя, конечно, всегда боготворили и изображали что ты их великий лидер, но сейчас они и вовсе влияют на тебя плохо.

Лайам понимал ее и чувствовал, что она права, но как-то хотелось с ней спорить, возразить. Он проговорил:

– Мне надо изображать лидера, иначе никто в это не поверит. Ты хоть понимаешь, как это непросто, когда ты двадцатилетний пацан, а вокруг эти полицейские ветераны, ученые, всякие люди не из Штаба! Мне приходится завоевывать уважение и вести себя так!

– Никто не заставляет тебя вытирать о людей ноги, быть столь пренебрежительным с друзьями!

– Я был с тобой и Шами пренебрежительным? – обеспокоенно спросил Лайам.

– Да, черт! Очень!

– Прости, если тебе так показалось.

– Что? Вот ты опять. Что за просьба о прощении такая? «Прости, если тебе показалось»?! Мне не показалось, Лайам! Ты ведешь себя как сволочь! Заставляешь Шами говорить и делать, что ему не хочется. Считаешь себя умнее всех! Этот компьютер из кубика был ему важен, а ты взорвал его выстрелом, как только решил, что он опасен и ты имеешь на это право.

– Здесь была речь о безопасности всего выжившего человечества, это был просто импульс, я же объяснял!.. – начал Лайам.

– Ты будто увидел у друга опасную игрушку и решаешь, как лучше. Ты даже не спрашиваешь, не советуешься, ты уже начал распоряжаться этим компьютерным богом, как своим!

– Вот не думал, что мы не поделим компьютерного бога, – усмехнулся Лайам.

– Да что ты перебиваешь. Ты же понимаешь, куда я клоню! Плохо ты себя с Шами ведешь и со мной! Мы тебя боимся иногда! Потому что ты стал таким, что можешь, что угодно учудить. Например, вот это – выхватить револьвер и разнести этот кубик не спрашивая, потому что так типа правильно.

– Кажется, я начинаю понимать.

– Да уж, вот напряги извилины. И только вздумай пошутить, что я путанно и неясно выражаю свои мысли!

– Ни в коем случае, Мирика.

– Ну, в общем, ты плохо стал обращаться с людьми, ты привыкаешь, что все слушаются и ждешь этого подчинения. Ты уже говоришь не думая, что можешь обидеть кого-то. Ты забываешь, что такое осторожность и чужое мнение.

Лайам молчал, он действительно начал ее понимать.

– И что ты так обращаешься с этой своей девчонкой Калиссой, а? Она что тебе собачка, что ли? Вот это меня вообще выбесило!

Лайам посуровел:

– Я обращаюсь с Калиссой так, как она хочет, чтобы с ней обращались. Если она ведет себя, как дура, если изображает слепое поклонение, если забыла о всякой собственной гордости, она заслуживает такого обращения.

– Ты что, правда такой урод?

– Я ждал, что она сама очнется. Что перестанет так себя вести. Иногда мне удается вывести ее из этого состояния, разозлить и она обзывается и становится похожа на человека, но потом опять. Ты не понимаешь, Мирика. Я пытался с ней разговаривать и объяснять, что она ведет себя, как идиотка, она не слушает. Она вбила себе в голову, что ее предназначение быть подле меня, и защищать.

– Она в тебя влюбилась просто.

– О, нет, такие, как она, не влюбляются, – покачал головой Лайам. – Она слишком твердая и не позволит себе слабостей. Это не любовь, это поклонение и сдвиг на мысли о предназначении. И если она хочет быть моей собачкой, то я так и буду ее воспринимать, а если повзрослеет, то и я начну ее уважать.