Павел Амнуэль - Смещение

– Дик, вы могли бы приехать ко мне часов в десять? Завтра? Раньше я не проснусь, а в полдень у меня… не помню что, надо посмотреть. Намечено было еще до отъезда… Да! Интервью у Энди Коплера.

– У самого Коплера! – воскликнул Кодинари. – И вы мне это говорите только сейчас! Ну, знаете, Марк!

– Да ладно, Дик. Лет двадцать назад я бы не забыл. А теперь как-то все равно.

– Буду у вас в десять, – нарочито обиженным тоном заявил адвокат. Обо всех своих интервью и выступлениях, не внесенных в контракты, Марк должен был ему докладывать, таков договор. Докладывать, оповещать, информировать.

Я просто забыл, хотел сказать Марк. Пять часов до отлета. Голова была кругом. Багаж сложен, но не проверен. Диксон куда-то пропал, он не первый раз устраивал такое накануне гастролей, выгоню к чертовой матери, нет, не выгоню, конечно, такого ударника днем с огнем не сыскать, но и совесть иметь надо… В общем, забыл он об интервью, и не стоит из-за этого дуться. Одним интервью больше, одним меньше…

– Извини, Дик… Жду тебя.

– Будь здоров, фрателло, – совсем другим тоном сказал Кодинари и отключился.

– Почерк отца, – констатировал Марк, перевернув последнюю страницу и посмотрев, не написано ли что-нибудь на обороте. – Прямое «эл», больше похожее на единицу, и единица, которую легко принять за «эл». И это – знак минуса, черточка с едва заметным загибом вверх на обоих концах. Обратите внимание, Дик, такая же черточка в знаке плюс – прямая, без загибов.

– Что, по-вашему, Марк, это все значит? – Кодинари подписал документ о передаче полученного пакета Марку Оливеру Эверетту, прямому наследнику доктора Хью Эверетта Третьего, и подвинул бумагу через стол. Наследник, не глядя, подмахнул оба экземпляра.

– Понятия не имею. – Марк пересчитал листы, не представляя, зачем это делает. Одиннадцать. А если бы их было четырнадцать? Или семь? Математические закорючки. Для отца они что-то значили, если он в последний день жизни запечатал бумаги в пакет, аккуратно надписал и отвез адвокату-нотариусу. Почему, кстати, именно в бюро Шеффилда? В Джорджтауне было несколько адвокатских фирм, офис Шеффилда находился в Кречер Уорк, в миле от сто девятой дороги, по которой отец ездил из дома на работу. В тот день, возвращаясь домой, он сделал крюк, чтобы оставить пакет у адвоката, с которым никогда прежде не имел дел. Почему? Нет сомнений, что к адвокату он заехал именно по дороге домой. На пакете стояла не только дата, но и время – пятнадцать сорок три. Домой отец вернулся в тот день как обычно – около пяти. Значит, с работы уехал раньше, чем всегда.

Марк затолкал бумаги в пакет и бросил на стол.

И в ту же ночь отец умер от сердечного приступа.

Он что, предвидел свою смерть и потому…

Вряд ли. Но и на совпадение не похоже. Почему именно в тот день? Об этом уже никто никогда не узнает.

– Понятия не имею, – повторил Марк. – Я вот что решил, Дик. Когда буду давать очередное интервью, упомяну вскользь об этих бумагах. Посмотрим, привлечет ли это чье-либо внимание. Если это интересно ученым, кто-нибудь из них, даже несколько, выразит желание посмотреть. Пусть посмотрит – может, разберется, что там. А если никто не откликнется, попробуйте продать, Дик. Мне это не нужно, вы понимаете. Даже как семейная реликвия. А на аукционе какой-нибудь любитель автографов даст пару сотен долларов.

– Хорошо. – Кодинари постучал пальцами по столу, в ритме можно было, при некотором воображении, узнать несколько тактов из «Ловушки для простофили», песни, которую Марк написал пять лет назад и дважды записал в разных аранжировках.

– Хорошо, – повторил Кодинари и неожиданно добавил: – Загадочно все это, вы не находите?

– Вы имеете в виду – днем пакет, а ночью…

– Да.

– Я думал об этом. Совпадение, что еще? В жизни столько совпадений, Дик… Вы знаете, что мать умерла ровно в тот день, когда родился отец? Одиннадцатого ноября. С разницей в пятьдесят шесть лет. И Лиз ушла одиннадцатого числа. Июля, кстати. День смерти матери и месяц смерти отца. И ровно через сорок лет после свадьбы родителей. И это только в нашей семье. А однажды в Аннаполисе, на гастролях в семнадцатом году, после концерта подошла ко мне девушка… как сейчас помню… точная копия Лиз. Как на ее последней фотографии. Я подумал, что это призрак. Поразительно похожа. Попросила автограф, я спросил, как зовут. «Элизабет», – ответила девушка. Представляете? Распространенное имя, что такого? Совпадение. А я в ту ночь так и не заснул. Лиз…

– Вы были близки? – осторожно спросил Кодинари. Он никогда не пытался – да и зачем? – лезть Марку в душу, официальные отношения его вполне устраивали. О самоубийстве Лиз Эверетт он читал в книге Питера Бирна, не специально, книга ему попалась тоже по воле случая – лежала на столе у клиента, он начал листать, зачитался, нашел потом в интернете и купил.

– Близки? – повторил Марк. Смотрел он поверх головы адвоката, в прошлое, наверно. Хотел вспомнить, а может, наоборот, вспоминать не хотел, но память обычно не спрашивает, хочешь ли ты вспомнить. – Нет. В какой-то степени да. Старшая сестра, все такое…

– Лиз была старше на восемь лет?

– На семь. Почти на семь, без одного месяца. Она пыталась мной командовать – обычное дело, наверно? – а я сопротивлялся, и мы довольно часто цапались. То есть, я хочу сказать, по-семейному, из-за ерунды, если посмотреть… Но чего у Лиз было не отнять: она никогда на меня не жаловалась. Ни матери, ни, тем более, отцу.

– А вы? – не удержался от вопроса адвокат.

– Отцу – никогда. Даже в голову не приходило. А маме – бывало. Я все-таки младше, и мне казалось, что Лиз надо мной издевается. На самом деле, это я потом понял, когда ее не стало, Лиз любила во всем порядок. В этом она была похожа на отца. А я… Помню, мама подарила мне на день рождения барабаны. Настоящие. Сама потом была не рада: я бил в барабаны всякую свободную минуту. Сочинял ритмы, и, наверно, у всех из-за меня гудело в голове.

– Отец это терпел? – удивился Кодинари. Про барабаны он, кстати, читал все в той же книге Бирна, довольно подробной, хотя все равно поверхностной. О том, как Эверетт-старший относился к барабанным упражнениям сына, в книге ничего не говорилось.

– Ему не мешало, – усмехнулся Марк. – Это меня, кстати, злило больше всего. Когда отец работал, он никогда не закрывал на ключ дверь кабинета. Никто и так не входил. Дверь часто бывала приоткрыта, и барабаны, конечно, отец слышал. То есть должен был… Но когда он работал, у него, похоже, отключались внешние рецепторы. Звуки ему не мешали.

– Я так не могу, – покачал головой Кодинари. – Меня отвлекает и раздражает любой посторонний звук. А уж барабаны… Представляю, будь я вашим отцом…