Андрей Дашков - Стервятник

На нижнем этаже башни Люгер и лейтенант стали участниками странного ритуала, который протекал в присутствии еще двух офицеров и старца-альбиноса с волосами до пояса, в которые были вплетены белые ленты. Смысл ритуала в общем был недоступен непосвященному, но наверняка это действо имело целью нечто вроде очищения и выявления скрытой скверны.

Стервятник и лейтенант ордена сняли свои одежды, а также кольца и перстни, и остались нагими. Затем комнату заполнил багровый туман, в котором фигуры людей превратились в лиловые тени. В этом тумане к Люгеру подкрался альбинос и нарисовал острием серебряного жезла какие-то знаки на его теле. Слот ощутил судороги и слабые удары, словно комок ледяного студня болтался где-то внутри. Затем он с нарастающим ужасом увидел, что на его груди вздувается пузырь, наливающийся густо-малиновым цветом. Стервятник поднял руку, но пальцы беспрепятственно прошли сквозь пузырь и коснулись невидимого участка кожи. Это несколько успокоило Люгера, а потом пузырь лопнул и крылатая черная тень вырвалась из его развороченной груди, заметалась под огненным взглядом белого старца и исчезла в багровом тумане.

Тень была неразличима и стремительно передвигалась; Слоту даже показалось, что он услышал очень слабый, но страшный крик какого-то существа, может быть, птицы. В то же мгновение, впервые за много дней, он ощутил нечеловеческую легкость, словно избавился от тяжких земных забот. Все зло мира показалось ему не более, чем выдумкой слепцов, а гнетущее наследие Фруат-Гойма - действительно кошмарным сном.

Золотистое сияние исходило от фигуры альбиноса и Люгер увидел, что такое же сияние исходит от его собственной кожи. В этом сиянии преобразился даже облик Стервятника: исчезли тени в глубоких впадинах глазниц и зеленые глаза засверкали чистым незамутненным блеском; каждый пепельный волос на голове отделился от остальных и голубые огни вспыхнули внутри этого вспененного облака... Люгер ясно видел, как рассасываются старые шрамы на теле; его наполнила пьянящая и, в то же время, невероятно спокойная сила, равнодушная к любым влияниям извне. Время прекратило свой бег, пространство стало абсолютно прозрачным: в голубом бесконечном океане, которым была Вселенная, плыли призраки звезд...

Возвращение к реальности оказалось разочаровывающим и противоестественным, как обратное превращение чудесного цветка в сморщенное семя, тонущее в грязи. Багровый туман истек в отверстия, забранные бронзовыми решетками; в привычном, сжавшемся до размеров комнаты пространстве проступили из полумрака силуэты человеческих фигур. На телах людей стали заметны прежние изъяны, как и на теле самого Люгера.

Лейтенант ордена быстро оделся и приказал Стервятнику сделать то же самое. В его глазах не осталось и тени пережитого экстаза. Впрочем, Люгер и сам забыл о ритуале удивительно быстро, словно человеческая память не являлась достаточно подходящим вместилищем для подобных вещей.

Пока он одевался, старик-альбинос пристально смотрел на него. В его взгляде была странная смесь отвращения, пренебрежения и удивления, как будто Слот представлял собой нечто, совершенно неуместное здесь, и, в то же время, назойливое. Это было уже слишком. Маска всеведения всегда чрезвычайно раздражала Люгера. Он дерзко подмигнул старцу на прощание и покинул ритуальную комнату вслед за лейтенантом.

Тот провел его через множество помещений, пустых и заставленных роскошной мебелью, по лабиринту лестниц и переходов, сквозь темные комнаты, в которых тлел холодный белый огонь, и туннели из жидкого стекла. В конце концов, они оказались, насколько мог судить Люгер, в самой верхней части башни.

Огромный полутемный зал, ориентированный по четырем сторонам света, был их целью. На север, запад, юг и восток выходили арки из белого эворийского мрамора, а за ними обнаруживались коридоры со сводчатыми потолками. Коридоры заканчивались гигантскими зеркалами в два человеческих роста, в каждом из которых отражалось противоположное зеркало и, соответственно, бесконечная последовательность самоповторений. Таким образом, каждое зеркало уводило в иллюзорный туннель, продолжавшийся внутри непоколебимых стен башни.

Странность, присущая этим зеркалам, заинтересовала Люгера больше, чем какие-либо другие чудеса башни. Иногда зеркальные поверхности казались мутными или подернутыми рябью, словно обдуваемые ветром озера, иногда изображения в зеркалах вообще не соответствовали тому, что находилось перед ними, а порой они становились чистыми и прозрачными, как горный хрусталь, и тогда не отражали вообще ничего, кроме нежнейшей голубизны. Но большую часть времени они выглядели все же, как обыкновенные зеркала, и в каждом из них можно было видеть уходящую в бесконечность анфиладу полутемных залов.

- Я привел человека, о котором докладывал Вашей Святости, - сказал лейтенант, остановившись у края белого круга, очертившего центральную часть зала. Акустика здесь была прекрасной. Голос офицера прозвучал громко, отчетливо и канул в тишину без малейшего эха... Люгер вглядывался в полутьму, господствовавшую в глубине помещения, чтобы увидеть того, к кому были обращены эти слова, но увидел только нечто вроде ложа из драгоценного сандалового дерева, стоявшего на возвышении из полированного камня.

- Подойди ко мне, Люгер, - раздался голос, хорошо знакомый Стервятнику, и в то же время неуловимо изменившийся. Слот вступил в белый круг и ощутил внезапную тяжесть, навалившуюся на его плечи. Он приостановился в недоумении, но лейтенант сделал нетерпеливый жест рукой и Люгер двинулся к центру круга. По мере приближения к каменному возвышению сопротивление невидимой среды возрастало, словно человек двигался в вязком киселе. Когда он увидел Алфиоса, сопротивление стало таким, что Слот, несмотря на любые усилия, уже не смог бы преодолеть разделявшее их расстояние в несколько шагов.

Но Люгер и так остановился, как вкопанный. Его поразила перемена, произошедшая с Алфиосом. Вместо цветущего, полного сил мужчины, каким он помнил старого друга отца, на мрачном предсмертном ложе возлежал глубокий старик в генеральской мантии, искрящейся серебристо-черным мехом. И хотя на изможденном лице генерала еще можно было увидеть следы укрощенных страстей, фигура сохраняла стройность, а лицо - гордое и чуть надменное выражение, которое когда-то бесило женщин и неудачливых конкурентов, черви необратимого гибельного разложения уже разъедали это тело и эту, когда-то мятежную душу. Холеное лицо превратилось в подобие восковой маски, пожелтевшая кожа туго обтягивала череп, глубоко ввалившиеся глаза, черные, как норы в земле, были окружены лиловыми тенями. В глазах Алфиоса Люгер прочел не что иное, как тщательно подавляемый страх. Это было необъяснимо, чудовищно, но Стервятник не мог ошибаться. Однако хуже всего был запах тления, исходивший от лежавшего перед ним человека. Ни с чем подобным Слоту еще не приходилось встречаться.