Дж. Макинтош - Шесть ворот на свободу

Сначала он не знал, что было – рай или ад – скорее, ни то и ни другое… потом уже не сомневался, что попал в самую настоящую преисподнюю… но прошло время и он проснулся в уютном мире, который не был Землей, совсем не походил на рай и уж, конечно, не был преисподней. В его затуманенном сознании всплыло слово «чистилище», и, поскольку, ему совсем не хотелось быть человеком без имени, оказавшемся в месте без названия, он тут же окрестил этот новый для себя мир:

Чистилище.

Здесь было очень тепло и мягко, высокая трава, на которой он лежал, нежно касалась его тела. Чистый прозрачный воздух был почти неподвижным, а сидевшие на деревьях птицы, на удивление спокойны – и не то чтобы они молчали, а просто вели себя так, словно оберегали покой спящего человека, изо всех сил стараясь не разбудить его.

Почему-то здесь не было ни одной мухи, лишь откуда-то издалека доносились жужжание пчел.

Место, в которое он попал, скорее напоминало райские кущи, чем чистилище. Трава тут было такой земной, а воздух столь теплым и напоенным сладостными ароматами, какого не бывает в реальной жизни. Это был рай, или волшебная сказка, счастливый мир, в который можно попасть после смерти, или во сне.

Только вот он – чужак в этом ласковом, прекрасном мире, некое несовершенное существо, или больное животное? Он понял это, попытавшись подняться.

Хотя вряд ли кто-нибудь мог его здесь увидеть, он, спотыкаясь, забрался в густой кустарник, где его начало мучительно и долго рвать. Потом, страдая от невыносимой жажды, он нашел ручей – его привел туда животный инстинкт – и вволю напился. Его опять вырвало, и он снова стал пить.

После этого он поднялся на ноги. Мысли о том, что надо жить дальше, перестали быть такими невыносимыми. И хотя у него от голода болел желудок, он не стремился поскорее заполнить эту пустоту. С ним снова все будет в порядке, стоит только хорошенько поесть, но для этого еще не пришло время. Здоровый желудок сам знает, когда он должен опорожняться, и когда следует принять хорошую порцию еды, а главное, когда следует довольствоваться малым.

Он нашел куст крыжовника и высосал сок из нескольких крупных и очень спелых ягод. Взглянув на колючки и перепутанные ветки, он подумал: «До этого куста никто не дотрагивался вот уже несколько лет. Его давно уже надо было подрезать». Потом ему на глаза попались зеленые яблоки на огромной разросшейся яблоне, но он не стал их срывать, усилием воли заставив себя пройти мимо.

Мучительный голод требовал остановиться, но он знал, что этого делать нельзя ни в коем случае.

Он многого не знал, и среди всего прочего – как он сам выглядит. Знал только, что на нем нет никакой одежды и что у него стройное, легкое тело – и больше ничего.

Особенно не задумываясь над тем, что делает, он поднял руку, дотронулся до подбородка и понял, что бритва, очевидно, уже достаточно давно не касалась его щек.

Волосы у него были длинными, а когда он посмотрел на свои ногти, то его даже передернуло от отвращения.

И хотя в его сознании возник запрет – он откуда-то знал, что нельзя грызть ногти – омерзение охватившее его от вида длинных, грязных ногтей, было столь велико, что у него не оставалось никакого другого выбора. Зубы у него оказались просто великолепными, и он почувствовал себя заметно легче, когда ногти у него на руках стали короткими и чистыми. С ногтями на ногах он пока ничего не мог поделать.

Кроме мыслей о внешности, его по-настоящему беспокоил лишь один вопрос из множества роившихся у него в мозгу.

Все остальные могли подождать… часы, дни, недели, или целые годы, но вот… Почему ему так хорошо здесь, в Чистилище? Почему он так счастлив и спокоен? Он смутно, но как о чем-то очень близком, знал о существовании Земли – так чувствуешь присутствие женщины, рядом, в темноте.

Вне всякого сомнения, Земля – это «дом». И все же, несмотря на это ощущение, несмотря на любовь к той Земле, о существовании которой он знал, но совсем не помнил, когда оглядывался по сторонам, понимая, что это не Земля, его душу наполнял покой. Дом может быть местом, о котором ты часто думаешь, твердо зная, что он никогда и никуда не денется, но в которое ты, тем не менее, сейчас совсем не стремишься возвратиться. Сейчас, или когда-либо потом.

Когда ему удалось найти крупные, сочные ягоды черной смородины, он съел всего несколько штук. Его организм был еще не в состоянии справиться с большим количеством кислоты. Потом он увидел дерево с большими красными зрелыми яблоками и съел одно. Он ел очень осторожно и понемногу, но вместо того, чтобы отступить, голод становился просто невыносимым. Каждая попавшая ему в рот крошка еды, вызывала новый приступ волчьего аппетита. Он почувствовал, что снова хочет пить и понял, что отошел от ручья. Но гораздо больше, чем о еде он мечтал помыться.

Его бледная кожа казалась чистой, но, судя по тому, как отросли у него волосы и ногти, он понимал, что такое могло произойти только, если ему уж очень давно не приходилось мыться – и он чувствовала себя грязным.

Правда, он подозревал, что времени прошло гораздо больше, чем можно было судить по бороде и ногтям. Идея глубинного сна, или оживления через длительный промежуток времени, не была для него новой. Впрочем, он просто знал о существовании подобных вещей, без каких бы то ни было личных ассоциаций. В глубинном сне жизнь практически замирает, и все процессы замедляются – в том числе и рост ногтей и волос.

Чтобы снова стать человеком и перестать воспринимать себя, как животное, ему было необходимо помыться. Кроме того, в воде он сможет посмотреть на себя. Это очень важно. Ему хотелось увидеть себя из самого обычного любопытства, а вовсе не из тщеславия. Знания просыпались в его, очевидно еще не совсем проснувшемся мозгу, по мере того, как в них возникала необходимость. Однако он все еще не имел ни малейшего представления о том, как выглядит.

С каждым новым шагом он все больше выпрямлял спину. Еще не видя себя, он знал, что у него красивое тело: широкая грудь и плечи, да и двигался он легко. У него были сильные руки и ноги – казалось, его тело само стремится к движению. Помывшись, как следует, и досыта поев, он захочет пробежаться, попрыгать и поплавать, и поработать, чтобы дать выход накопившейся энергии.

Когда он проходил мимо зарослей кустарника, оттуда выскочило какое-то маленькое животное. А потом еще одно.

Он видел ящериц и зайцев, и маленьких ланей, и слышал, хотя они еще не попадались ему на глаза, овец и кабанов.

Он больше не ел ягод, но решил, что пока не будет убивать животных ради еды. Он не сможет развести костер, правда, ему было хорошо известно, что человек, доведенный до крайности, станет есть и сырое мясо, но решил, что сделает это только если уж совсем будет умирать от голода.