Олег Корабельников - Башня птиц

– Ну, здравствуй, – сказал Егор, против воли сжав топорище. – Снова обниматься полезешь, русалочка?

Она приблизилась к нему, дохнуло холодом и влагой от ее тела. Бездумно и спокойно посмотрела в его глаза, улыбнулась.

– Любимый ты мой, баский, – прошептала. – Скучал ли ты обо мне?

– Чуть не помер от тоски, – ответил Егор и, повернув голову к Курдышу, сказал: – Слушай, дружище, избавь ты меня от нее. Век не забуду.

– От Мавки-то кто тебя избавит? – задумчиво мяукнул Курдыш. – От нее, как от воды, не убережешься. Да ты не бойся. Сегодня она тебя не тронет.

– А пропади она пропадом! – в сердцах сказал Егор и зашагал в другой конец поляны.

Мавка и в самом деле не стала преследовать его. Она расплылась по поляне текучим зеркалом и, журча, потекла в заросли папоротника.

Кучка пляшущих наскочила на Егора, рассыпалась перед ним, окружила. Толпа существ схватила его за руки и повлекла в освещенный круг, крича и улюлюкая. Мелькали лица, морды, рыла, хари, мохнатые, потные, вытянутые, сплющенные, заостренные, безгубые и брыластые. Все они тянулись к Егору, корчили ему гримасы, хохотали и щипались. Егор не вырывался, только лицо отворачивал, когда слишком близко нависала над ним чья-нибудь нечеловеческая морда. Курдыш больно вцепился в плечо когтями и Егора не покидал.

– Это лешие тебя кружат, – говорил он. – Вот и Лицедей среди них. Узнаешь?

Кто-то в знакомом колпаке и в черных очках прижался к Егору.

– Ну как, Егорушка?! – прокричал он. – Эх, ночка-ноченька заветная! Да ты попляши, попляши, Егорушка, отведи душу-то, успокой ее, неприкаянную, потешь ее, бездомную! Соку-то выпей! Хороший сок, ох, хороший!

– Не буду я пить ваш сок! – выкрикнул Егор в лицо Лицедею. – И не заставите!

– Заставим! Заставим! – кричали лешие. – К Перуну его, к Перуну! Он ему так покажет! Он его так научит!

Егора плотно обхватили со всех сторон, сдавили и повлекли к костру. Курдыш не расставался с ним, он только поплотнее сжал его шею лапами и непонятно было, то ли он оберегает Егора, то ли наоборот – помогает им.

– Не брыкайся, Егор, – советовал он. – Все равно не убежишь. Назвался груздем – полезай в этот, как его… Ну, полезай, короче.

И Егора подтащили к огромному истукану. Голова у него была серебряной, длинная борода тускло поблескивала позолотой, а деревянное тело прочно поставлено на железные, поржавевшие уже ноги. В правой руке истукан держал длинный извилистый сук.

– Перун, а Перун! – заголосили вразнобой лешие. – Вот, Егора-то научи! Долбани его молоньей-то! Вразуми его, бажоного! Повыздынь его да оземь грянь. Сок-то пить не желает!

И шевельнулся истукан, и затрещала его древесная плоть от внутреннего напора, заскрипело сухое дерево тулова, зазвенела борода, открылись серебряные веки и на Егора глянули ясные голубые глаза.

– Пей! – приказал он громким скрипучим голосом и стукнул палкой о землю.

– Не хочу, – сказал Егор, – не хочу и не буду. Не хочу таким, как вы, быть. Хочу человеком остаться.

– Был человеком – лешим станешь! Пей!

– После смерти, – согласился Егор. – А сейчас не заставите.

И звякнули глухо железные ноги Перуна, и сверкнули его глаза, и палка в его руке налилась желтизной и, меняя цвета, накалилась добела. Он стукнул ею о землю, и посыпались ослепительные нежгучие искры. Лешие с визгом разбежались, и Егор остался один на один с Перуном, если не считать Курдыша, как ни в чем не бывало задремавшего у него на плече.

– Что же ты, внучек? – неожиданно мягким голосом спросил Перун, с треском и скрипом наклоняясь к Егору. – Негоже так! Раньше-то вы меня почитали, а ныне посрамляете. Разве мы не одного корня?

– Не помню, – сказал Егор, растирая затекшие руки. – Не помню я тебя, Перун, и внуком твоим себя не считаю.

– Мудрствовать по-мурзамецки выучились, на курчавых да волооких богов предков своих сменили. Прежде-то себя внуками Перуновыми да внуками Даждьбожьими чтили, а ныне-то где корень свой ищете? В стороне полуденной да в стороне закатной? А корень-то здесь! Здесь, в земле русской!

И Перун снова ударил раскаленным посохом. Запахло озоном.

– Мы одной крови, – сказал Перун совсем тихо, одними губами. – Выпей сока родной земли, обрети Отчизну.

И он протянул Егору рог, наполненный голубым, светящимся соком.

– Эх ты, глуздырь желторотый, – по-стариковски нежно проговорил Перун, – не лешим ты станешь, а душу свою очистишь, с землей русской сольешься.

– После смерти, – упрямо повторил Егор, но рог принял. – После смерти мы все с землей сливаемся. Убить во мне человека хочешь?

– Вот и стань им. Стань человеком. Человек без роду, что дерево без корней. Откуда ему силу черпать? Выпей, внучек.

Егор поднес рог ко рту. Густой сок закипал со дна, дурманил пряным ароматом.

– Хорошо, – сказал Егор. – Я верю тебе, Перун. Предки мои тебя чтили, и я почту. Будь по-твоему, дедушка. Твое здоровье.

И он залпом выпил жгучий, кипящий сок.

– Пей до дна! Пей до дна! – возликовали лешие, подхватили Егора за руки и потащили его, смеясь.

– Ну вот, давно бы так, – мяукнул проснувшийся Курдыш и лизнул его в щеку горячим языком. – Видишь, не помер. А ты боялся.

И понесли Егора, не давая ему опомниться, остановиться, успеть ощутить в себе то, почти неощутимое, что начало происходить с ним. Его развернули лицом к огню, и он увидел сидящего великана. Огромное мускулистое тело его было покрыто разбухшими от крови комарами, он не сгонял их, только изредка проводил ладонью по лицу, оставляя красную полосу. В руке он держал большой рог, наполненный соком.

– Это Белбог, – подсказал Курдыш. – Ты не бойся его, он добрый.

– Ну что, Егор, выпьем? – спросил великан басом.

– Ну и выпьем, – согласился Егор, и кто-то сунул в его руку рог. – Ты из рога пьешь, а комары из тебя.

– Так они из меня дурную кровь пьют, – добродушно ответил Белбог. – Думаешь, легко быть добрым? Вот комарье из меня все зло и тянет. Могу уступить, если хочешь, на развод.

– Не стоит, – сказал Егор. – Ну, давай вкусим добра!

И выпил свой рог, не жмурясь и не переводя дыхания.

– А зла-то как не вкусить? – спросил кто-то вкрадчиво. – Со мной теперь выпей.

Не то зверь, не то человек, с блестящим, словно бы расплавляющимся лицом, меняющим свои очертания, протянул мощную львиную лапу с кубком, зажатым между когтей.

– А это Чернобог, – прошептал Курдыш, – ты выпей с ним. Добро и зло – всегда братья.

– Что ж, познаю добро и зло, – усмехнулся Егор и осушил кубок, и, не глядя, бросил его в чьи-то проворные руки.

Лешие снова подхватили его под мышки, подняли в воздух и посадили на чью-то широкую спину. Удерживая равновесие, Егор взмахнул руками и попал кулаком по бородатому лицу.

– Держись! – прокричал ему кто-то, спина под Егором вздрогнула, стукнули копыта, и он понесся по кругу.