Олег Корабельников - Башня птиц

– Я? – переспросил пес и поднялся во весь рост на задние лапы…

Предназначение. Словно и в самом деле досужие драматурги сочиняют наши судьбы, а от нас зависит только исполнение роли. Бред собачий, как выражаются люди. Вечная привычка сваливать свои недостатки на других. Самое страшное – это бред человека, а бедная сивая кобыла вообще не умеет бредить, она слишком проста для этакой изощренности.

Предназначение и предопределение неравнозначны друг другу. Первое – причина внутренняя, вторая – внешняя, а значит – заведомо ложная, ибо не было, нет, и уже явно не будет независимой силы, правящей Вселенной. Она просто не нуждается в этом.

Чем дольше я скитаюсь, тем больше убеждаюсь в том, что основная цель разума – это спасение. Или спасание, как будет угодно. Вселенная только кажется вечной и нерушимой, на самом деле она хрупка и уязвима. Она ошеломляет нас кажущейся бесконечностью, ослепляет вспышками сверхновых звезд, ошарашивает миллионами неразгаданных тайн, но больше всего она похожа при этом на испуганную кошку, шипящую перед щенком-молокососом. Мы – тоже ее часть, и значит, наше предназначение не только в постижении мира, но и в спасении его от гибели и разрушения. Не только своей планеты, а всей необозримой Вселенной.

И можете послать меня к чертям собачьим, если я не прав…

Он ничего не заметил или сделал вид, что не заметил. Она сама виновато склонила голову и сказала:

– Простите, но вышло так, что я зашла в ту комнату. Так получилось.

Старик беспокойно вскинул голову.

– Ну и что же, милочка? Разве это запрещено? Или вас там что-нибудь напугало?

Старик напрягся и задержал дыхание.

– Что вы, конечно, нет! – сказала Жанна. – Джерри забежал туда, я просто пошла за ним, задержалась на минуту и вышла.

– Ах, Джерри! – воскликнул старик и вопросительно посмотрел на собаку. Та отвернулась и молча ушла в другую комнату. – Ах, Джерри! – повторил старик. – И какую же пластинку он поставил?

– «Блоху» Шаляпина, – сказала Жанна и осеклась.

– Да, это его любимая запись, – произнес старик, поглаживая подбородок. – С ним ничего не случилось? Впрочем…

Он покружил по комнате от окна к двери, словно напряженно пытаясь вспомнить что-то, шевеля у лица длинными пальцами, и, приблизившись почти вплотную к Жанне, вдруг зашептал:

– Умоляю вас, никому ни слова. У меня могут отнять его, я не позволю, я не переживу этого. Обещайте мне, что никому…

– Что с вами? – Жанна дотронулась до его руки. – Успокойтесь, пожалуйста, я пообещаю вам, что угодно, только не волнуйтесь. Не надо. Ну, пожалуйста. Я ничего не знаю, я никому не скажу, только успокойтесь.

– Да-да, конечно, – засуетился старик, – пойдемте, я вам все объясню. Джерри, где ты? Иди сюда, надо все рассказать. Я ей верю, она не предаст, она его любит, я вижу – она его любит. Джерри, где ты?!

Он крепко сжал руку Жанны и потянул за собой к двери с бронзовой ручкой. Ей стало не по себе.

– Может, не надо? – неуверенно говорила она. – Я ничего не хочу знать. Так будет лучше, не надо.

Старик, не слушая ее, распахнул тяжелую дверь, чуть ли не силой усадил Жанну в кресло и наклонился над ней.

– Вот. В этой комнате жили мои родители. Они умерли, навсегда умерли, везде умерли. Вот это мой отец, – он протянул руку к фотографии поручика. – Он очень похож на моего сына, вы не находите? – И, не дождавшись ответа, продолжил: – Да, сын даже отрастил эти старомодные усы, я знаю, над ним подсмеивались, но он никогда не терял живой связи с дедом, никогда! Даже когда мой отец умер. Здесь все осталось так, как было при его жизни. Он воевал в первую мировую, дослужился до штабс-капитана, потом революция, война, разруха, он чуть не уехал в эмиграцию, но остался. Все его друзья погибли. Они думали, что умирают с честью, а он живет в позоре, но получилось наоборот: это он избрал более трудный путь, он, а не они. Вы понимаете, мой отец сделал выбор. Это очень важно – сделать нужный выбор в нужное время. И не ошибиться! Главное – не ошибиться!

– Я понимаю, – сказала Жанна, – я все хорошо понимаю, вы сядьте, успокойтесь, и я вас выслушаю. Вам нельзя волноваться.

– Да, так о чем я? – задумался старик, отходя к окну. – Джерри, где же он? Ушел, наверняка ушел.

– Он не мог уйти, – возразила Жанна. – Входная дверь закрыта.

– О, при чем здесь дверь? Он не может найти только дверь, ведущую к его родине, а все остальные для него открыты настежь. Он, как сквозняк, гуляет по Вселенной. Как сквозняк.

И старик замахал руками, изображая ветер.

– Я принесу вам лекарство, – сказала Жанна.

– Не надо! Я не болен, – старик стоял к ней спиной, вцепившись побелевшими пальцами в подоконник. – Мне шестьдесят три, несправедливо, что я пережил всех, я живу назло самому себе. Я много раз был на краю гибели, – при этих словах он распахнул окно и свесился с подоконника, – вот как на этом окне, одно неверное движение и – смерть.

– Не надо, – сказала Жанна, – это опасно.

– Ну да, – согласился старик тихим голосом, – смерть. Я чуть не остался навсегда в болотах. На всю жизнь запомнил лицо этого провокатора. Его труп засосала трясина, с чавканьем, сыто рыгнув напоследок. А я вот жив. Сын мой, последний сын погиб.

– Это я… – начала Жанна.

– Нет, нет! – махнул рукой старик. – При чем здесь вы? Вы – это случайность, его гибель – необходимость. Мой сын не мог поступить иначе. Он тоже сделал свой выбор. Вы знаете, какую книгу он читал в тот вечер? «Опыты» Монтеня. Он подчеркнул ногтем фразу, я запомнил ее наизусть: «В последней схватке между смертью и нами нет больше места притворству, приходится говорить начистоту и показать, наконец, что за яства в твоем горшке…» Это был его любимый автор. Джерри тоже любит Монтеня. И Гельвеция любит, и Эразма, и Рабле… Странный вкус. Великий спасатель… Впрочем, я устал, я лягу.

Старик сник, ссутулился, шаркающими шагами дошел до своей кровати и тяжело сел. Жанна принесла таблетку валидола, он молча взял ее и рассеянно мял в пальцах, прежде чем положить под язык.

– Если хотите, я останусь с вами. Вдруг вам будет хуже?

– Хуже не будет, – невнятно произнес старик. – Оставайтесь, комната сына в вашем распоряжении. Вы на самом деле любите его?

– Мне кажется, что да, но я почти не знала его раньше.

– Узнаете, – сказал старик. – Он вам понравится. И еще. Почему бы вам не родить мне внука?

– Внука? – удивилась Жанна.

– Да, наследника.

– Но как?

– Как, как! – передразнил старик. – Не знаю уж, как там женщины рожают, это ваше дело. Ступайте. Если будет нужно, я позову.

– Спокойной ночи, – сказала Жанна, выключая свет.

Старик не ответил…

Жанна выросла в маленьком провинциальном городке, давно переставшем быть селом, но так и не доросшем до гордого звания «город». Он бережно хранил свои дощатые тротуары, поскрипывающие под ногами, длинные тесовые заборы, почерневшие от времени и дождей, дома, не похожие один на другой, с ветхой резьбой наличников и ржавеющим кружевом водосточных труб.