Альбер Робида - Двадцатый век. Электрическая жизнь

Самая страшная воздушная катастрофа произошла между Орлеаном и Туром. Туренское общество воздухоплавания ежегодно устраивает, как раз 12 июля, большую гонку на призы. От тысячи до тысячи двухсот воздушных экипажей всяких размеров и форм с интересом следили и на этот раз за перипетиями большого состязания на почетный приз, в котором участвовало двадцать восемь быстроходных «воздушных стрел». Внимание было до такой степени сосредоточено на гонке, что в большинстве воздушных экипажей даже не заметили, как стрелка электрометра начала вдруг вертеться словно угорелая. Среди громких ура и возгласов со стороны закладчиков не слышали даже сигнала тревоги, поданного звонками электрометров.

Беда была так сказать уже на носу, когда ее наконец усмотрели. Тогда вся масса воздушных экипажей ринулась в самом фантастическом беспорядке вниз, чтоб как нибудь укрыться от настигавшего ее урагана. Более чем тысячная толпа разнообразнейших летательных снарядов перепуталась в хаотическую груду, причем дело не обошлось без столкновений, сопровождавшихся во многих случаях серьезными авариями. Торнадо, налетевшее с быстротою молнии, унесло с неудержимою силой все, что не успело своевременно спастись бегством. Злополучные воздушные корабли, захваченные ураганом, были несколько секунд спустя брошены в изуродованном виде наземь в двухстах верстах от Тура. Счастье еще, что большие воздушные суда, на которых находились члены воздухоплавательного клуба со своими семьями, были снабжены новоизобретенным прибором, соединявшим электрометр и резервуар изолирующего газа с автоматически действующим клапаном. Как только отклонение стрелки электрометра перешло за известный предел и указало существование в атмосфере опасного напряжения, клапан открылся сам собою, и воздушные суда, окружённые надежным изолирующим облаком, были в состоянии благополучно достигнуть пристани клуба, выдержав, впрочем, на пути сильнейшую качку.

Крушение воздушных экипажей

Вернемся, однако, в Париж, в великолепный дом Филоксена Лорриса. Весь саннуазский квартал, в котором находился этот дом, представлял во время торнадо по истине ужасающее зрелище. Отовсюду сверкали страшные молнии, а кругом раздавался оглушительный грохот, раскаты которого, отражаясь от холмов многоголосым эхо, замирали, казалось, лишь для того, чтоб возродиться снова с удвоенною силой.

Жорж Лоррис в изолирующих туфлях и перчатках смотрит из окна своей комнаты на бушующую грозу. Он понимает, что при таких обстоятельствах остается только вооружиться терпением и в благоразумном бездействии ожидать, пока беснующийся свободный ток будет, наконец, уловлен.

Вдруг, после крещендо электрических разрядов и ужасающего грохота, сопровождавшего грандиознейшие столбовые и змеевидные молнии, природа как бы испустила вздох радостного облегчения, и всюду мгновенно восстановилось спокойствие. Геройское мужество инженеров и нижних чинов электротехнического поста № 28 в Амьене разбило, наконец, торнадо и, захватив свободный ток, отвело его в соответственный резервуар. Помощник старшего инженера и тринадцать рядовых пали жертвами служебного своего долга, но за то электрическая буря прекратилась и новых катастроф более уже не предстояло впредь до следующей ближайшей несчастной случайности.

Опасность была устранена, но и после этого не удалось тотчас-же устранить причинённые бурей беспорядки в электрических сообщениях. На зеркальной пластинке телефоноскопа у Жоржа Лорриса, как и на прочих телепластинках района, охваченного электрическим смерчем, мелькали с баснословной быстротой тысячи хаотических образов. Звуки, доносившиеся отовсюду, наполняли весь дом шумом и гулом, походившим на завывание новой, еще более свирепой бури. Можно представить себе что такое это было, принимая во внимание, что каждый телефон добросовестно передавал все звуки, слышавшиеся по соседству от приемных аппаратов на протяжении 1.600 квадратных миль. Звуки эти, слагаясь с ужасающей силой в один общий шум, воспроизводились во всей их совокупности каждым из телефоноскопов.

Застигнуты ураганом

Сам по себе этот факт не представлял ничего удивительного. Электрическая буря не могла не произвести серьезных пертурбаций на центральной телефоноскопической станции. Там, как и на главных линиях, изоляция проводников кое-где пострадала, проволоки местами расплавились и вступили в металлическое соединение друг с другом. Все это разумеется были мелочи, неспособные причинить самомалейшего вреда никому, кроме тех, кто вздумал бы разве прикоснуться к электрическим приборам. Жорж Лоррис, развернув книжку с фотографическими иллюстрациями, уселся в кресло с твердым намерением терпеливо выждать окончания телефоноскопического кризиса. Оно не заставило себя долго ждать. Минут через двадцать адский шум внезапно замолк. Центральная станция отвела неправильные токи в землю. Тем не менее на исправление всех повреждений по линии требовалось еще не менее двух или трех часов, а в ожидании этого каждый из аппаратов оказался в постоянном сообщении с каким либо другим теле. Это случайно установившееся сообщение не могло быть прервано раньше приведения станционных приборов в совершенный порядок.

В пластинке телефопоскопа у Жоржа Лорриса хаотический беспорядок постепенно улегся. Фигуры перестали мелькать и сменяться одна другою, а взамен того начали принимать более определенные очертания. Наконец получилось отчетливое и совершенно ясное изображение, неизменно остановившееся в зеркале.

Это была простенькая небольшая комнатка с светленькими обоями, вся меблировка которой состояла из нескольких стульев и стола, заваленного книгами и тетрадями. На одном из стульев возле камина лежал женский рабочий несессер. В комнатке никого не было, кроме молодой девушки, которая, забившись в угол и припав почти на колени, казалась все еще до нельзя испуганной. Она закрывала глаза руками и отнимала руки от лица лишь для того, чтобы с отчаянием затыкать себе уши.

Жорж Лоррис обратил сперва внимание только на грациозный, стройный стан девушки, изящные маленькие её ручки и великолепные светло русые волосы, пришедшие слегка в беспорядок. Желая ободрить незнакомку, казавшуюся парализованной от ужаса, он решился с нею заговорить и сначала сказал потихоньку:

– Извините меня, сударыня…

Девица, очевидно, не слышала этих слов. Уши у неё были заткнуты, а страшный шум, который только что успел прекратиться, еще отдавался в голове.