Джек Вэнс - Хроники Кадуола: Станция Араминта

«У бабочек это получается без всякой тренировки».

«Бабочки не стоят на сцене в лучах разноцветных прожекторов, всем на посмеяние».

«Тоже верно».

«Я попросила Флоресте выключить прожекторы, если у меня что-нибудь получится не так. Между прочим, с какой стати ты пытался меня убедить в том, что Уэйнесс Тамм – дурнушка, похожая на мальчика?»

«Разве не так?»

«Разница между твоим описанием и действительностью сразу бросается в глаза».

«По-видимому, я чего-то не заметил».

«Как бы то ни было, я устала, и мне пора спать. Завтра мы не сможем увидеться, но в глиммет, может быть, успеем пообедать в „Старой беседке“».

«Надеюсь! По меньшей мере, во время Маскарада нам ничто не помешает быть вместе?»

«Ничто! Как только я сброшу крылья, встретимся у оркестровой ямы – там, где стоит басовая виола».

Промчались инг и глиммет. Утром в верд сатир Латуюн возглавил движущийся по Приречной дороге парад, знаменующий официальное открытие Парильи.

Начинался повсеместный круговорот ярких красок и веселья: вдоль Приречной дороги выстроились дегустационные киоски, где празднующие могли пробовать знаменитые выдержанные вина станции Араминта, причем покупателям из миров близких и далеких предлагали вино в любых количествах – в бутылях, в бочках и дюжинами бочек. Каждый вечер ряженые пировали за столами, расставленными в Квадратном парке с той стороны, где возвышалась авансцена Старого Орфеума. По вечерам в верд и в мильден Сесили участвовала в сокращенных представлениях «Лицедеев» – в первый вечер она выступала в составе трио, а во второй исполняла на меллокорде аккомпанемент к нескольким попурри мимов-лицедеев.

Поздно вечером в смоллен Парилья достигала кульминации – начинались банкет и «Фантасмагория» Флоресте, за которыми должен был следовать Большой Маскарад, заканчивающийся в полночь торжественным исполнением «Прощальной паваны». Затем, одновременно с ударом гонга, отмечающим полночь, сатир Латуюн должен был спрыгнуть с авансцены, бежать через толпу, забрасываемый виноградом, и скрыться во мраке ночи. Бегством Латуюна заканчивалась Парилья. Снимая маски и напевая старинные песни, сжимающие сердце сладкой грустью, участники карнавала разбредались по домам, и лишь особо сентиментальные личности, напившиеся до слез, оставались встречать рассвет в Квадратном парке.

Планы Глоуэна, надеявшегося провести все это время с Сесили, были полностью нарушены – отчасти Фелицией Ведер, желавшей, чтобы Сесили произвела наилучшее впечатление на инопланетных родственников, и отчасти в связи с обязанностями Глоуэна по отношению к детям консерватора Тамма.

Глоуэн фаталистически смирился с обстоятельствами. На банкете справа от него сидела Уэйнесс, слева – Майло. Арлес, выглядевший достаточно неряшливо несмотря на то, что надел униформу кадета отдела B, сидел за соседним столом рядом со Спанчеттой. Ему предстояло пропустить бо́льшую часть банкета, «Фантасмагорию» и Большой Маскарад в связи с назначением в патруль, и всей своей позой он выражал глубокое отвращение и возмущение. Время от времени он протягивал руку к бутыли, чтобы пополнить свой бокал, но тут же отдергивал ее, предупрежденный безапелляционным жестом Спанчетты, напоминавшим, что трезвость является существенным предварительным условием надлежащего бдительного патрулирования.

Глоуэн, следивший за соседним столом, доверительно сообщил Уэйнесс: «Арлес все время хочет налить себе вина, а Спанчетта не позволяет. Арлес готов взорваться и с каждой минутой ведет себя все более вызывающе. Вполне возможно, что он и Керди пошлют патруль подальше и разопьют бутылку-другую где-нибудь в кустах. О чем мы, несомненно, узнаем, если йипы с яростными воплями заполонят весь парк и начнут резать нам глотки».

Уэйнесс с сомнением покачала головой: «Йипы не отважатся на такой разбой во время Парильи! Это навлекло бы на них всеобщий гнев, даже жмоты разозлятся».

«Жмоты?»

«Сторонники партии жизни, мира и освобождения – ЖМО. Они сами себя так называют. А нас они прозвали „аллигаторами“. Но я не хочу сейчас обсуждать политику».

Глоуэн внимательно изучал ее профиль: «Тебе у нас нравится?»

«Конечно! – она искоса взглянула на него, но тут же вернулась к созерцанию тарелки. – Почему бы мне у вас не понравилось?»

«Мне почему-то казалось, что тебе не придется по душе станция Араминта. Или мое общество. В какой-то мере».

Уэйнесс рассмеялась: «О, ты вполне безобиден! А что касается станции… сначала, как только мы сюда приехали, я боялась, что я сама себе покажусь наивной и глупой по сравнению с местными жителями, образованными и умудренными жизнью».

«Но теперь тебе так не кажется?»

«Нет. Спасибо за внимание».

«Не за что».

«Меня всегда беспокоил лицей. В нем очень трудно учиться?»

«Не слишком трудно, если не отстаешь. Хорошим примером может послужить наш герой Арлес. Он намерен стать виноградарем-ферментологом, и два года пытался повысить успеваемость, поглощая бесчисленные галлоны вина. Естественно, на экзаменах он позорно провалился».

«Любопытно! Каким образом это наблюдение относится ко мне?»

«Нет-нет, я просто хотел сказать, что пьянство никоим образом не способствует обучению».

«Гм. Арлесу удалось исправить отметки?»

«В некоторой степени… Кстати, он уже уходит – полюбуйся! Сохраняя безукоризненную выправку, молодой кадет-отличник отправляется в патруль, охранять забор на заднем дворе».

«Бедняга Арлес! Он пропустит „Фантасмагорию“».

«Он уже видел все номера, и даже участвовал в их исполнении. В это трудно поверить, но Арлес – лицедей-энтузиаст. И Керди тоже, между прочим».

«А ты?»

«Никогда не ощущал в себе театральную жилку. Тебе нравится театр?»

«В Строме не бывает никаких карнавалов и представлений».

«Почему же?»

Уэйнесс пожала плечами: «Может быть потому, что местные жители не любят торчать, как пни, и смотреть на то, как другие кривляются».

«Ага. Над этим следует подумать».

Банкет продолжался; тем временем на сцене Орфеума представляли «Фантасмагорию» Флоресте – разномастную антологию из пантомим, легкомысленных комедийных сцен, балетных номеров и чисто зрелищных эффектов, ненавязчиво объединенных переплетением лейтмотивов. Официально спектакль назывался «Очаровательные проделки обывателей Букашечного города» и был посвящен взаимоотношениям различных насекомых, переодетых пасторальными персонажами. Листва и расписные декорации долженствовали изображать селение из нескольких избушек и лавочек, затерянное в глубине дремучего леса, с полуразбитым пьедесталом из серо-зеленого мрамора на заднем плане. «Букашки» сновали туда-сюда, занимаясь повседневными делами – как правило, с юмористическими последствиями. Отряд небольших блестящих жуков отплясал под стрекочущие, скрипящие, жужжащие звуки Букашечного оркестра. На дереве у выхода из-за кулис висела белая куколка; время от времени она раздувалась и подергивалась, движимая таинственными внутренними процессами. Мало-помалу танцоры-букашки собрались вокруг дерева, с почтением и ужасом ожидая чудесного превращения.