Шокан Алимбаев - Формула гениальности

В школе я получил сильнейшее умственное переутомление. На почве непостижимо изнурительного труда, когда в течение долгих лет я не знал ни отдыха, ни передышки, оно прогрессировало и сковывало мои способности. Я болел тринадцать лет. На всем этом неимоверно тяжелом пути я был чудовищно одинок. Я далек от мысли, что мои способности вызывали в ком-то зависть и потому мне преднамеренно никогда не помогали, надеясь, что, не выдержав грандиозной ноши, я пойду ко дну вместе со своей проблемой гениальности, оставив поле науки всем второстепенным и третьестепенным талантам. Были и такие среди моих соплеменников. Но главной причиной было непостижимое, феноменальнейшее равнодушие к судьбе человека, работавшего над величайшим открытием.

Я знал, что буду самой большой славой моего народа в области науки за все прошедшие и на все его будущие времена, ибо самых больших людей каждой нации нельзя превзойти представителям ни одного ее последующего поколения. Но я знал также, что при всем при этом я не нужен ни одному своему соплеменнику и ни одному современнику, естественно, пока не совершил своих открытий. За долгие годы я обращался с просьбой помочь мне к нескольким крупнейшим ученым. Каждому из них я обещал совершить чудо в мировой науке. Никто из тех, кого я просил, не помог мне. И тогда случилось самое страшное – я потерял веру в людей, во всех людей. И в тех, кто писал или говорил высокие слова, и в тех, кто просто ходил молча. Но самое странное – ты, наверное, не поймешь меня – я любил этих людей, которые были бесконечно равнодушны ко мне, к моей судьбе, к моей проблеме гениальности. И чем тяжелее мне было, тем больше я любил этих людей и тем сильнее хотелось мне совершить столь нужное для них открытие. Я знал, как нужно это открытие моим современникам, всем будущим поколениям земли, и прилагал все силы, чтобы спасти его для людей. И мог ли я после всего этого не любить их? Долгие годы, погибая от болезни, я часто говорил себе: «Чего я не сделаю для людей?» И каждый раз после этих слов находил в себе новые, казалось бы, последние силы. Но и в эти несравнимые ни с чем по своим страданиям и лишениям годы, постоянно балансируя на краю пропасти и находясь на волоске от смерти, предугадывая свое будущее чудовищной своей интуицией, я знал, что степень противодействия мне, равно как и степень участия в моей судьбе, останутся в истории, и это, как ни странно, было единственным моим утешением. Другого утешения у меня не было. Так я и жил.

Для всех людей была мирная, спокойная жизнь, а для меня шла война, война за самые передовые идеи науки. В этой величайшей битве, в которую когда-либо вступал человек, я должен был победить любой ценой. Даже если бы это была пиррова победа. Я должен был выполнить свой долг перед страной, перед человечеством. И только после всего этого перед родным казахским народом, который породил меня, и перед своим родом, который из века в век собирал все самые дорогие и хрупкие качества, чтобы передать их мне одному, надеясь, что я донесу их эстафету до всех людей. И я был обязан выполнить последнюю волю всех этих ушедших поколений.

Напрягая последние силы в борьбе с болезнью и стараясь во что бы то ни стало спасти свое открытие, я часто думал о миллионах юношей, которые были младше меня, и о миллионах моих ровесников, павших в Великой Отечественной войне. «Ведь это же было, – говорил я самому себе. – Ведь это же правда. Ведь это же их мужеством и героизмом, это же их жизнями была спасена моя великая Родина, была спасена цивилизация и сегодняшняя жизнь нашей планеты. Чем ты лучше их? – говорил я себе. – Умри, но так же, как и миллионы тех твоих великих ровесников, выполни свой долг до конца – спаси свое открытие для людей, В этом твой высший и последний воинский долг, ибо всю жизнь, находясь на самом передовом рубеже науки, ты был хорошим солдатом и хорошим бойцом.

Но настал наконец день, когда даже и крайние титанические усилия уже не помогали мне. Больной, не в силах прокормить семью, одинокий, я погибал среди полного равнодушия окружавших меня людей. И тогда я взмолился: «О боже, помоги мне совершить открытие для людей и после него убей меня, о боже!» – плакал я. Долго плакал я в тот день. И тут совершилось удивительное. То ли от сильнейшего душевного волнения, то ли по другой какой-нибудь причине, в моем мозге родилась вторая фраза книги, которую я из-за болезни не мог найти долгие годы. Дни и ночи я работал над ней в течение нескольких месяцев. Так родилась книга «Биохимическая индивидуальность гения», один из величайших, как теперь говорят, научных трактатов человечества. Так и только так могла быть написана эта книга. После ее выхода первый руководитель республики оценил мои способности и помог мне в творческой моей судьбе. Так я совершил чудо, которое обещал людям долгие годы. Теперь, окидывая взглядом всю свою пройденную жизнь, я понимаю, что это была самая великая легенда, которая когда-либо была создана волей и трудом человека… – Наркес замолчал.

– Я знаю, что тебе трудно, – вдруг неожиданно ласково проговорил он, – но потерпи еще дня три-четыре. Не бывает без трудностей счастья на этом свете, хороший мой, родной… Если я что-нибудь понимаю в медицине, то за эти три-четыре дня кризис у тебя пройдет свою высшую точку и пойдет на убыль. Поверь мне. За те долгие одиннадцать лет, которые я мучился с одним выдающимся целителем, я раз десять-пятнадцать подходил к кризису и откатывался от него. И каждый из них был безмерно тяжелее твоего кризиса. Но я все вытерпел ради людей. Теперь надо вытерпеть и тебе, мой дорогой… ради людей…

Юноша стоял, низко наклонив голову и стараясь сдержать слезы, которые капля за каплей медленно срывались у него с ресниц.

Наркес вышел. Оставшись в комнате один, Баян не мог удержать слез и, сотрясаясь всем своим худым телом, беззвучно заплакал. Он был потрясен исповедью Наркеса.

Он вдруг понял, какую величайшую бездну отчаяния и надежд прошел гениальнейший этот человек. Он понял, на какие высочайшие вершины восходила его любовь к людям. Он понял, какой нечеловеческой верой в свою миссию обладал он. Он понял, какой грандиозной и бесконечно чистой была душа его. Он понял, что во всем мире только Наркес мог написать «Легенду о крылатом человеке». Он понял, что эта легенда стала прообразом всей его последующей жизни. Он понял, что только величайшая, не имевшая никаких границ любовь к людям позволила Наркесу вплотную подойти к свершению непостижимо грандиозного открытия, самого большого открытия с тех пор, как живут люди. Он понял, что неспроста родился этот человек на земле. И что пришел он в этот мир для того, чтобы исполнить одному ему данное назначение.