Роберт Сперанский - Реверс судьбы

Наконец бывшие пастухи закончили трудовой процесс и, долго поднимая глаза к небу и шевеля губами, высчитывали мой денежный «приговор», а затем облегчив мое портмоне, тоже убыли еще в более неизвестном направлении, чем прошлые мои визитеры. Наконец я мог двинуться к дому, теперь уже в гарантированном телефонном молчании. При движении я понял, что досталось не только колесам, но и ступичным подшипникам, которые завели свою знакомую воющую песнь, давая мне понять, что меня еще ждет неизбежный автосервис, экспертиза и долгий суд с дорожной службой, поскольку таковой инцидент в понятие «страховой случай» по моей автостраховке не попадал. Запарковав свой пострадавший автомобиль на малюсеньком клочке свободного у дома асфальта, который в виду позднего возвращения я и застать-то не надеялся, поднявшись домой, я устало рассказал встревоженной моим пребыванием в телефонном вакууме жене, суть своих автоприключений. После чего дал ей же честное слово показать завтра свою уже набухшую шишку врачу. Наконец-то я лег спать, но совсем не в том, предполагаемом до всех событий, настроении. И все-то мне было не заснуть, все приходилось ворочаться с боку на бок, отгонять тысячу и одну мысль о сегодняшних злоключениях, о «судебной мести» нерадивым дорожникам, о необходимости завтра или край послезавтра промусолить привезенную проблему НВ и т.д. и т.п. Наконец мозг сдался и провалился в сонное небытие. Во сне тоже покоя не было, грезился мне университет, да так явно, будто я только сейчас приехал на выходные из Петербурга, договорившись со старостой группы, что завтра, в субботний день, он «отметит» меня в лекционной ведомости, и я буду иметь как все трудящиеся не один, а целых два выходных, на которых смогу наконец-то навести порядок в своих аудиокассетах и прослушать привезенный с собой новый альбом Ричи Блэкмора и все такое связанное со студенческим временем, с его приятными и необременительными заботами.

Из объятий Морфея меня грубо выдернул звук знакомый, но знакомый где-то на нижних этажах памяти, сейчас-то уж точно его не должно было существовать в окружающей меня действительности. Закрыв глаза, я попытался представить, что этот дребезжащий металлический звук есть продолжение моего сна, допустим это оригинальное начало композиции старика Ричи. Но звук не пропадал, он продолжал изматывать душу, однотонным, непрекращающимся бренчанием чего железного о такое же железное. Наконец раздался какой-то мягкий шлепок, похожий на человеческую руку и женский голос сказал:

– Рома, проспишь, давай вставай! – обладательница голоса ушла из комнаты, вскоре хлопнула дверь ванной, и раздался мощный напор обильно пущенной из кранов воды.

« Нет, ну какого черта ей приперло меня будить, я что ли вчера просил? – мысленно возмутился я поведением жены, – Мы вроде никуда не собирались с учетом поломки транспортного средства, и что за звук у меня в телефоне на будильник поставлен, вчера тряхнуло родимого на яме, видать.»

Все еще лежа с закрытыми глазами, я ощупал рукой пострадавшую часть головы и к удивлению не обнаружил даже легкого следа вчерашней неровности на черепе. Да и вообще чувствовал я себя превосходно, не в пример вчерашнему состоянию. И если прислушаться к ощущениям, то и выспался я прекрасно. И продолжая испытывать сонную негу, услышав, что жена покончила с водными процедурами и зашумела на кухне, я с полузакрытыми глазами поднялся и пошел в ванную, свет в коридоре был не включен, и я полусонный, наощупь щелкнув, выключателем, проник внутрь ванной комнаты для принятия хорошего контрастного душа.

Вот уже, наверное, минут десять я стою перед овалом зеркала и медленно схожу с ума, глядя в свое отражение. Я смотрю себе в глаза, и я понимаю, что это мои глаза, но я решительно не узнаю себя в этом тощем субъекте, хотя и с миловидной физиономией. Я не понимаю и не понимаю конкретно кто это?! Я трясу головой, он повторяет мое движение, открываю рот, изображение дублирует это, трогаю себя за пострадавшую часть головы и он худой рукой делает тоже самое. Я не хочу принимать и осознавать того, что я вижу себя, но двадцатилетнего. Я должен покрыться холодным потом, но только учащенно бьется сердце, я должен покраснеть от подскочившего от артериального давления и «любоваться» своей красной рожею, но изображение выдает лишь румянец на щеках. Мне должно стать дурно, но мне лишь волнительно и страшно. Я отвожу взгляд и опускаю его долу. Боже мой, я вижу, вернее я не вижу! Своего сытого брюшка! Чееррртт! Что же на мне за изыск ретро в виде семейных трусов двадцатого века… Стоп, бешено работающий мозг выдает картину молодости, синхронизируя ее с изображением зеркала. Таак, я боюсь смотреть по сторонам, но все-таки превозмогаю себя и кошу взглядом, присаживаясь на ребро чугунной ванны. Кафельные стены, раковина, деревянная вешалка, крашенное зеленой краской «колено» трубы. Да, память беспощадно выдает картинку ванной в квартире матери, но ванная у нее сейчас хоть и там же, и тех же размеров, но уже со стиральной машиной «Индезит», с хромированным коленом и не с этим убогим, совковым кафелем. Взгляд на дверь убивает металлической задвижкой-запором. Так, вчера мне надо было все-таки ехать в больничку, отдаться местным костоправам, вот и не галлюционировал бы сейчас. Ставлю руку под ледяную бьющую в раковину струю воды, морок не проходит. Но ведь самое шокирующее, что чувствую я себя на столько, на сколько, выгляжу, это-то как?! Спокойно, сейчас я почищу зубы, приму душ и при продолжении галлюцинации, просто попрошу жену вызвать «Скорую» или сопроводить меня к травматологу, неврологу, психиатру и желательно в платную, нет, не желательно, а обязательно в платную клинику! Обнаруживаю в виде зубной пасты болгарский «Поморин», ну, а что же Вы, Роман Юрьевич, хотели Вы пока в «наведенном» 20-м веке. Там всяких «Дентов» не было. Вытираюсь, выхожу из ванной и сталкиваюсь в коридоре … Мдаа, сходить с ума, так уж со всеми реалистичными подробностями. Сталкиваюсь со своей мамой «образца» восьмидесятых годов прошлого века.

– Так, ты замыться решил совсем? Иди, завтракай, а то на свою электричку не попадешь, – ворчит она на меня и идет по коридору нашей – «той нашей» квартиры к себе в комнату.

Для начала я возвращаюсь в комнату и уже ничему не удивляюсь, включая свет, найдя каким-то движением мышечной памяти «свой» выключатель. Ну что же, может хоть до того как к врачам попаду, забавные моменты поищем в этом положении, а? О, моя фирменная вельветовая курточка на молнии «Роллер», мэйде ин Югославия. А тут? Ага, вот они родимые итальянские джинсы, да они именно итальянские, не какие-то там всеобщие «Вранглер», или «Левис Страус», или там «Ли», именно итальянские с непонятным названием и только у меня одного. Охо-хо. Мой старый добрый кассетник, университетский «дипломат» и, конечно же, черно-белый телевизор «Электрон», развернутый мной экраном к кровати, несмотря на протесты матери, которая считала, что он непременно свалится на меня спящего и покалечит, поскольку имеет солидный и свойственный всем ламповым советским телевизорам вес и полированные деревянные бока из дсп. Ну, с этим ладно, а «молодой» организм требует пищи. Быстренько одеваюсь, иду на кухню. Мгу, кофе из жестяной банки, как сейчас помню ценою в два рубля, бутерброд с маслом и куском «вареной» колбасы «без жира», хо-хо по тем временам ее еще урвать надо было. Поглощаю все это с удовольствием, разжевывая, как мне кажется, «своими» «молодыми» зубами. Так, чтобы мне еще не забыть сделать в этом времени, куда психически забросила меня авто травма. Проверяю карманы джинсов – проездной на электричку, трешка, ключ. Беру дипломат, такое чувство, что я что-то забыл, автоматически шарю по комнате, хочу спросить об искомом маму, но тут понимаю, что ищу мобильный, а по идее такового у меня сейчас нет, и не будет еще долго. Ладно, смех-смехом, но надо бы и к людям в белых халатах. Просить маму я об этом не решился, хотя подозревал, что под обликом ее все ж таки скрывается реальная супруга. На всякий случай говорю в пространство квартиры:

Читать дальше