Юрий и Аркадий Видинеевы - Собрание малоформатной прозы. Том 5. Ужасы, мистика, фантастика, криминал, современная проза, прочее

Первый выстрел Николай Васильевич сделал издали. Он не причинил странному существу в обличии огромного волка существенного вреда. То, что это был не волк, Николай Васильевич догадался ещё во время его преследования: непонятная злая сила мешала ему догнать неторопливо двигавшегося зверя. Окончательно в том, что перед ним было существо неведомое и чуждое этому миру, Николай Васильевич убедился, когда от этого монстра в страхе разбежалась волчья стая, сорвалась с привязи и умчалась прочь лошадь, бездыханным отлетел от удара лапы этого чудовища крепкий мужик, отважно бросившийся на монстра с горящим факелом.

Значит не зря отец Николая Васильевича, провожая его на бой с этим опасным зверем, сказал такие странные слова: «Не усмехайся словам старого лесника об оборотне. Оборотень это и есть. И что-то связывает его с местным колдуном Ерохой. Мои дворовые знают ответ на эту загадочную связь, либо только догадываются о её сути, но сказать об этом боятся, чтобы не навлечь на себя гнев колдуна. Есть у меня две серебряные наговорённые пули. В нашем роду эти пули передавались от отцов к сыновьям по пророчеству, что однажды они спасут одного из нас от пасти оборотня. Я вижу, что это пророчество о тебе».

Значит, он вступает в бой с оборотнем?

Первая серебряная пуля только озлобила оборотня. Он отошёл от повозки и ринулся на охотника. Значительное расстояние между ними монстр преодолел молниеносно. Николаю Васильевичу показалось, что ещё не затих звук от первого выстрела, а в метре от него уже возникла распахнутая волчья пасть.

…Пасть оборотня.

Николай Васильевич не услышал второго выстрела. Но выстрел был. Оборотень застыл на месте, а затем медленно, очень медленно стал отлетать назад, падая навзничь.

Убит?

Убит!

Его тело искорёжилось от конвульсий и превратилось в крупного звероподобного мужика.

– Так и есть. Он и был этим оборотнем, – это кучер, очухавшись от волчьего удара, подошёл к оцепеневшему от омерзения охотнику.

– Неужели ты знал его? – вышел из оцепенения Николай Васильевич.

– Знал. Не зря люди догадки строили, что это он в волчьем обличии хаживал. Много он народа погубил. А последнее время на барыню нашу охоту открыл, нечестивец! Всё выкрасть её пытался.

– Кто он?

– Сын местного колдуна Ерохи. Эх, барин! Берегись теперь этого колдуна.

Кучер изловил сбежавшую лошадь и попросил у своей барыни, оправившейся от обморока, позволения довезти их спасителя-барина в знак благодарности до его дома.

Барыня согласилась.

Через месяц после боя с оборотнем Николай Васильевич неожиданно встретился с колдуном Ерохой. Случилось это в лесной глуши, куда барин забрёл, преследуя подранка сохатого. По своим неведомым делам оказался там и колдун.

– Держишь зло на меня за сына? – прямо спросил колдуна отставной офицер.

– Нет, барин, не держу. Сам я великий грешник, и не будет прошенья моей душе. Но тот, кого ты убил, был ужаснее. Ты, барин, избавил его от продолжения злых дел. Поэтому нет у меня зла на тебя за его убийство.

А ещё через год…

…Но это уже совсем другая история.

Панкрат не верил страшилкам. Лесные монстры – это порождение страхов, помноженное на досужие вымыслы. Какая может быть невидаль-нежить, неизвестная современной науке, непохожая ни на одно земное существо? Не верил, и слушать не хотел, обрывал всех рассказчиков: «Ты сам эту нечисть видел? Проводи меня к ней. Хочу на неё посмотреть!» Провожатых не находилось: «Вам городским наших дел никогда не понять. У нас тут всякое случается… На то он и Волчий яр в лесных дебрях. На то оно и полнолуние».

– Если жить надоело, сам иди в то треклятое место в самый треклятый час, – ответил Панкрату на его отсекающее предложение показать ту самую нежить местный балагур и насмешник Петрович. Оставить без ответа такой провокационный выпад Панкрат не мог: У Петровича злой язык. Любого готов выставить в своих пересказах если не дураком, то трусом. Потому и ответил, будто топором рубанул:

– Значит, сам и пойду в то треклятое место в самый треклятый час.

Душа города – это люди, которые его населяют.

А душа леса?

– Душа леса – это его звери и птицы, – думают горожане.

– Душа леса – это те потусторонние сущности, которые незримо в нём живут и имеют в нём тайную власть, – знают ведьмы и ведьмаки.

Панкрат не знал ни леса, ни секретов выживания в диких дебрях. Стрелять из охотничьего ружья ему ранее приходилось только по летающим мишеням в условиях обычной стендовой стрельбы. Этим летом он впервые выехал на любительскую охоту и очень удивил сопровождавшего его бывшего егеря, уволенного за пьянство, меткостью своих выстрелов. Теперь он в одиночку отправился с ружьём к Волчьему яру, чтобы исследовать это «треклятое место» в дневное время суток.

Дороги к этому нехоженому месту не было. Ему удалось узнать только направление и расстояние. Путь оказался трудным: то непроходимые кустарники, то завалы валежника. Полчища кровососущих гнусов, птичий гомон, сердитый цокот белок.

У всех у них какая-то своя, непонятная городскому человеку лесная жизнь, и за всем этим Панкрат ощущал что-то, неподдающееся описанию. Если бы он был мистиком, то, вероятно, назвал бы это незримым присутствием «души леса». Панкрат вспомнил рассказы одного знакомого геолога о его дружбе с бурятским шаманом. Тот шаман верил, что душа есть у всего сущего: у Вечного Синего Неба, у тундры, у тайги, у дождя, у снега, у оленя, у камня…

Волчий яр поразил Панкрата своим мрачным величием. Крутой обрыв зависал над берегом небольшого озера. Противоположный берег озера был пологим. Там, наверняка, были заповедные водопойные тропы, известные обитателям леса, плотно обступившего озеро со всех сторон, оберегающего его вековой покой. Над озёрной гладью витала тайна. Эта тайна пробудила в Панкрате неизъяснимый, доисторический страх. Он вдруг почувствовал, что ему небезопасно проникать в эту тайну. Ему вспомнилось предостережение местного старожила: «У Волчьего яра есть тайны, которые лучше не знать». Это воспоминание жарким пламенем обожгло ему сердце и стало сверлить ему мозг: «Уходи и не возвращайся! Уходи и не возвращайся!! Уходи и не возвращайся!!!».

Панкрат ушёл, …чтобы вернуться сюда в полнолуние. …В самый треклятый час.

Ночь полной луны была светлой. Волчий яр в лунном свете изменился до неузнаваемости. Панкрату стало казаться, что он очутился на другой планете, где действуют иные физические законы, которые он не знает и никогда не сможет понять. Поэтому здесь может случиться всё, что угодно и неугодно. И это неугодное обязательно обернётся непоправимой бедой, страшной, неминуемой, беспощадной. Теперь уже всё пространство этого неземного, враждебного, чуждого рассудку и поистине «треклятого» места впивалось в мозг оглушающими воплями: «Уходи и не возвращайся! Уходи и не возвращайся!! Уходи и не возвращайся!!!».