Михаил Грешнов - ВАС ЗОВУТ ЧЕТВЕРТЬ ТРЕТЬЕГО? (Сборник НФ)

Но если говорить откровенно, в глубине души он был даже доволен. Потому что лучше уж отбухать десяток миллионов лет на подземных принудработах, чем мотаться, как проклятому, тот же срок от созвездия к созвездию, не зная ни минуты покоя.

Кто бывал в Консате, должен помнить узкую и крутую лестницу, вырезанную в береговых скалах. Лестница начинается у площадки с колоннадой и ведет к морю. Внизу ее отделяет от воды только узкая полоска земли. Эта полоса, покрытия ноздреватыми камнями и крупным галечником, тянется между морем и желтовато-белыми скалами от Долины Юга до самой Северной косы, где наклонной иглой пронзает небо обелиск — памятник астролетчикам, погибшим на пути от Альфы Эридана.

Места эти мало годятся для купания. Зато здесь хорошо собирать обточенные волной пестрые камни и охотиться за черными злыми крабами.

Ребята из школьного городка, лежащего к югу от Ратальского космодрома, по дороге домой всегда задерживаются на берегу. Набив карманы находками, ценность которых никогда не понимали и не понимают взрослые, они взбегают наверх по высоким ступеням. Старая лестница нравится им больше, чем спиральный эскалатор, вьющийся среди скал в сотне шагов отсюда.

…В ту пору я только что закончил отчет о третьей экспедиции в бассейн Амазонки. Можно было теперь целый месяц читать не дневники и описания раскопок, а обыкновенные книги, по которым я так стосковался за дни напряженной работы. Взяв томик стихов или новеллы Рандина, я уходил на верхнюю площадку Старой лестницы.

Место было пустынным. В трещинах каменных плит росла трава. В завитках тяжелых капителей гнездились птицы.

Сначала я все время проводил на площадке один.

Потом туда стал приходить смуглый высокий человек в серой куртке странного покроя. В первые дни мы, словно по взаимному уговору, не обращали внимания друг на друга. Но, кроме нас, здесь почти никто не бывал, и мы, постоянно встречаясь, стали в конце концов обмениваться кивками. Но никогда не разговаривали. Я читал книгу, а незнакомца все время, видимо, беспокоила какая-то мысль, и, занятый ею, он не хотел вступать в разговор.

Приходил этот человек всегда вечером. Солнце уже висело над Северной косой, за которой громоздились белые здания Консаты. Море теряло синеву, и волны отливали серым металлом. На востоке, отражая вечернее солнце, окрашивались в розовый цвет арки старой эстакады. Она стояла на краю Ратальского космодрома, как памятник тех времен, когда планетные лайнеры не были еще приспособлены к вертикальному взлету.

Придя на площадку, незнакомец садился, как и я, на цоколь колонны и молчал, подперев кулаком подбородок.

Он оживлялся только, когда на берегу появлялись школьники.

Встав на верхней ступени лестницы, этот человек следил за их игрой и ждал, когда светлоголовый мальчуган в черно-оранжевой полосатой куртке-тигровке заметит его и помчится наверх. Каждый раз он мчался с такой быстротой, что наброшенная на плечи тигровка развевалась, как пестрое знамя.

И хмурый незнакомец менялся на глазах. Он весело встречал мальчика, и, оживленно говоря о своих делах, оба уходили, кивнув мне на прощание.

Я думал сначала, что это отец и сын. Но однажды мальчик на бегу крикнул кому-то в ответ:

— Я иду встречать брата!

Из разговора братьев я узнал потом, что старшего зовут Александром.

Это случилось примерно через неделю после того, как я впервые увидел Александра. Он пришел в обычное время и сел у колонны, насвистывая странный и немного резкий мотив. Я читал, но не внимательно, потому что «Песню синей планеты» Валентина Рандина знал почти наизусть.

Иногда я бросал поверх книги взгляд на Александра и думал, что лицо его очень знакомо.

Был небольшой ветер. Переворачивая страницы растрепанного томика, я не удержал оторванный лист. Прошелестев по камням, он лег почти у самых ног Александра. Тот поднял его и встал, чтобы отнести мне. Я тоже встал. Мы встретились на середине площадки.

Я впервые увидел Александра так близко. Он оказался моложе, чем я думал. Морщины над переносицей делали суровым его лицо. Но Александр улыбнулся, и морщины исчезли.

— Книга, наверно, не интересная! — спросил он, протягивая листок.

— Просто очень знакомая.

Мне не хотелось обрывать разговор, и я заметил:

— Твой брат задержался…

— Он должен задержаться. А я забыл…

Мы сели рядом. Александр попросил книгу. Было удивительно, что он не знает новелл Рандина, но я ничего не сказал. Александр открыл книжку и положил на страницы ладонь, чтобы удержать листы.

На тыльной стороне ладони я заметил у него белый разветвленный шрам. Александр перехватил мой взгляд.

— Это еще там… у Желтой Розы.

Эти слова напомнили все.

— Снежная планета!? — воскликнул я. — Александр Снег!

Я сразу вспомнил необычные передачи, которые мы видели еще в экспедиции, экстренные номера журналов, со страниц которых смотрели Александр Снег и его три товарища. По всей Земле тогда с удивлением повторяли их имена…

Я видел перед собой человека, вернувшегося на Землю через триста лет после старта. Но не это было удивительным. «Бандерилья» и «Муссон» тоже плавали в космосе более двух веков, подтвердив теорию относительности Эйнштейна.

И хотя история фотонного фрегата, на котором вернулся Снег, была необычнее, чем у других, я думал сейчас не об его истории.

— Александр, — спросил я, чувствуя, что столкнулся со странной загадкой, — ведь триста лет… А мальчику не больше двенадцати. Откуда у тебя брат?

— Я знаю, ты археолог, — сказал Александр после некоторого молчания. — Ты должен чувствовать время больше, чем другие. И понимать людей… Поможешь мне, если я расскажу все?

— Постараюсь помочь.

— Кажется, все случилось так, чтобы быть откровенным. То, что я скажу, знают, кроме меня, только трое. Но они не могут помочь. Я расскажу тебе. Очень нужен твой совет… Только с чего начать?.. Впрочем, все началось как раз на этой лестнице…

Все началось на лестнице.

Нааль впервые после гибели родителей пришел к морю. Море, окаймленное широкой дугой белого города, сверкало синевой и вспыхивало белыми гребешками волн. Оно было ласковым и солнечным, словно никогда в его глубине не гибли корабли.

Нааль спускался к воде. И чем ближе было море, тем торопливее шагал он по ступеням. И скоро он мчался так быстро, как мог, навстречу громадной синеве, брызжущей солнцем, дышащей влажным и соленым ветром.

На неровном камне у него подвернулась нога.