Питер Уоттс - Огнепад: Ложная слепота. Зеро. Боги насекомых. Полковник. Эхопраксия

Я связался с матерью прямо из своей квартиры. Новые имплантаты – заточенные под экспедиционные нужды и всего неделю назад вставленные под череп – навели мост в ноосферу и постучались во врата рая. Некий ручной призрак, столь же бесплотный, как Петр-ключник, хотя более правдоподобный, принял записку и умчался.

Меня пустили внутрь.

Ни передней, ни комнаты свиданий: Небеса не предназначались для досужих зевак; любой рай, в котором бы себя уютно чувствовали скованные плотью, оказался бы нестерпимо прозаичен для бестелесных душ. Гость и хозяин могли видеть совершенно разные обстановки. Если бы я захотел, то мог бы снять с полки любой стандартный пейзаж и обставить это место, как мне заблагорассудится. Сами взошедшие, конечно, не поддавались изменению. Хотя одно из преимуществ посмертия – возможность самому выбирать себе лица.

То, чем предстала моя мать, лица не имело. И черта с два, я стану прятаться перед ней за какой-то маской.

– Привет, Хелен.

– Сири! Какой чудесный сюрприз!

Она была абстракцией абстракции: нереальным пересечением десятков ярких стекол, словно засветился изнутри и ожил рассыпавшийся витраж. Она кружилась передо мной, как стая рыбок. Ее мир был отдаленным эхом телесного существования Хелен: огоньки, острые углы и трехмерные эшеровские парадоксы, громоздившиеся сияющими тучами. И все же почему-то я узнал бы ее в каком угодно виде. Небеса – это сон: только проснувшись, понимаешь, что люди, которых ты там видел, совсем не похожи на тех, с кем ты сталкивался в реальной жизни.

В сенсорном поле я нашел лишь один знакомый ориентир – рукотворный рай моей матери пропах корицей.

Я смотрел на сияющую аватару и представлял себе тело, отмокающее в чане с питательным раствором глубоко под землей.

– Как поживаешь?

– Прекрасно… Прекрасно! Конечно, не сразу привыкаешь к тому, что твой разум принадлежит не тебе одной. (Рай не только питал мозги своих обитателей, но и кормился ими – использовал резервные мощности незадействованных синапсов, поддерживая собственную инфраструктуру.) Тебе обязательно надо сюда перебраться, и чем быстрее, тем лучше. Ты не захочешь уходить.

– Вообще-то я улетаю, – отозвался я. – Завтра старт.

– Улетаешь?

– Пояс Койпера. Ты знаешь. Светлячки.

– Ах, да… Кажется, я что-то слышала. Понимаешь, новости из внешнего мира к нам почти не поступают.

– В общем, я хотел попрощаться.

– Я рада. Надеялась увидеть тебя без… ну, ты понимаешь…

– Без чего?

– Ты знаешь. Не хочу, чтобы твой отец подслушивал. Опять…

– Хелен, отец на задании. Межпланетный кризис. Может, ты слышала хоть какие-то новости?

– Разумеется. Ты знаешь, я не всегда терпеливо переносила длительные командировки твоего отца. Но, вероятно, все к лучшему: чем меньше времени он проводил с нами, тем меньше мог сделать.

– Сделать?

– С тобой, – призрак застыл на несколько секунд, изображая неуверенность. – Никогда тебе этого прежде не говорила, но… нет. Не стоит!

– Не стоит что?

– Вспоминать… старые обиды.

– Какие обиды?

Точно по звонку, привычка въелась слишком глубоко. Я ничего не мог с собой поделать – всегда тявкал по команде.

– Ну, – начала она, – иногда ты возвращался – когда был совсем маленький, – и у тебя было такое лицо… напряженное и застывшее, что я думала: почему ты так сердишься, малыш? На что может злиться такая кроха?

– Хелен, о чем ты? Возвращался откуда?

– Оттуда, куда он тебя водил, – на ее гранях мелькнуло что-то вроде дрожи. – Тогда твой отец еще не так часто уезжал, не был такой важной персоной – просто помешанным на карате бухгалтером, готовым болтать о криминалистике, теории игр и астрономии, пока не вгонит собеседника в сон.

Я попытался себе представить: мой отец – болтун.

– Это не похоже на папу.

– Само собой! Тогда ты был слишком мал, чтобы запомнить, а он был просто маленьким человеком. Им и остался, несмотря на все тайные задания и засекреченные инструкции. Никогда не понимала, как люди этого не замечают. Но даже в те времена твой отец предпочитал… ну, это все же не его вина, наверное. У него было трудное детство, он так и не научился решать проблемы, как взрослый. Предпочитал давить и использовать свое положение, можно так сказать. Я узнала об этом после того, как мы поженились. Если бы раньше, я… но я приняла этот груз и не бросила его.

– Хочешь сказать, что он издевался над тобой? – «Оттуда, куда он тебя водил». – Ты… хочешь сказать, что и надо мной?

– Сири, издевательства бывают разные. Порой слова ранят больнее пуль. А бросить ребенка…

– Он не бросал меня, а оставлял с тобой.

– Твой отец бросал нас, Сири! Порой на целые месяцы, и я… мы не знали, вернется ли он. Это был его выбор! Он не нуждался в этой работе, имел массу других специальностей, которые много лет назад ушли в прошлое.

Я недоверчиво покачал головой, не в силах произнести вслух услышанное: мать ненавидела отца за то, что у того не хватило любезности устареть.

– Отец не виноват, что мировая служба безопасности по-прежнему необходима, – произнес я.

Она продолжала, будто не слыша меня:

– Были времена, когда нашим ровесникам приходилось работать, чтобы свести концы с концами. Но даже тогда люди предпочитали проводить время с семьей, позволяли себе такую роскошь. А сознательно оставаться на работе, без особой на то необходимости – это… это… – Она разбилась и собралась вновь уже рядом со мной. – Да, Сири, я считаю это издевательством. И если бы твой отец был верен мне хотя бы вполовину, как я ему…

Я вспомнил Джима и нашу последнюю встречу: как он нюхал вазопрессин под тревожными взглядами роботов-охранников.

– По-моему, отец нас не предавал.

Хелен вздохнула:

– Я и не надеялась, что ты поймешь. Я не такая уж дура, видела, чем все обернулось. Все эти годы мне фактически пришлось растить тебя одной, пришлось быть строгой, заниматься твоим воспитанием. Ведь отец опять укатил на очередное секретное задание! Он возвращался на неделю-другую, и ты смотрел на него влюбленными глазами лишь потому, что папа соизволил явиться. Я виню тебя в этом не больше, чем его, вина уже ничего не решает. Я просто думала… решила, что тебе стоит знать. Как хочешь, так и понимай.

Непрошеное воспоминание: мне девять лет, и Хелен зовет меня лечь рядом с ней; гладит ладонью мой шрам, несвежее сладковатое дыхание касается моей щеки. «Ты – единственный мужчина в семье, Сири. На твоего папу больше нельзя положиться. Только ты да я…»

Я ничего не ответил, но спросил:

– Неужели совсем не помогло?

– Ты о чем?

Я обвел взмахом руки созданную на заказ абстракцию, самоподдерживающийся осознанный сон.

– Здесь ты всемогуща. Пожелай что хочешь, вообрази что угодно, – и вот оно. Я думал, ты сильнее изменишься.