Питер Уоттс - Огнепад: Ложная слепота. Зеро. Боги насекомых. Полковник. Эхопраксия

Может, это и было правдой, пока соревнования проходили по бегу. Но если стратегия выживания включает тактическое предвидение и трехслойное очковтирательство, деваться некуда – вампиры неизменно выигрывают.

Теперь ты в плену, и, хотя ловушку расставили монстры, на спусковой крючок нажимали обыкновенные исходники, предатели. Ты уже шестой час висишь, прилепленная к стене безымянной и неведомой подземной тюрьмы, глядя, как люди забавляются с твоим парнем и созаговорщиком. Забавляются изощренно: в ход идут кусачки, раскаленная проволока и части тела, которые в норме не должны отделяться от туловища. Сейчас ты уже мечтаешь о том, чтобы твой любовник умер, как те двое в камере, чьи ошметки разбросаны по полу. Но они не позволят ему умереть, ведь им так весело!

Это же не допрос, и есть менее инвазивные способы добывать более достоверные ответы. Тут просто развлекаются очередные зверовидные садисты, облеченные властью; убивают время и не только его, а тебе остается рыдать, зажмуриваться и хныкать, как животному, хотя к тебе еще не притронулись. Ты мечтаешь лишь о том, чтобы тебя не оставили напоследок, так как понимаешь, что это значит.

Внезапно мучители останавливаются посередь игры и склоняют головы, будто прислушиваясь к коллективному внутреннему голосу. Тот не иначе как приказывает им снять тебя со стены, перетащить в соседнюю комнату и усадить в одно из двух кресел с гелевыми подушками по разные стороны «умного» стола, потому что именно так они и поступают – гораздо аккуратнее, чем ты ожидаешь, – прежде чем удалиться. Похоже, тот, кто распоряжается ими, могуществен и недоволен, весь садистский кураж и гонор слетают с их морд в одно мгновение.

Ты сидишь и ждешь. Стол тускло светится таинственными знаками, но тебе не до них, даже если бы ты их понимала, даже если бы они скрывали самую главную вампирскую тайну. Где-то глубоко внутри разума начинает еле заметно теплиться надежда, но разум не осмеливается ей верить. Ты ненавидишь себя за то, что думаешь о жизни, когда куски тел твоих друзей еще не остыли за стеной.

В комнату входит крепко сбитая женщина с явными индейскими корнями в неопределенно-полевой форме. Ее волосы острижены под ноль, на горле просвечивает мелкая сетка подкожной антенны. Твоей подкорке кажется, что она около десяти метров высотой, хотя обнаглевшая студенистая кора головного мозга настаивает, что женщина среднего роста.

Бирка на левой груди вновь прибывшей гласит: «Бейтс». Знаков различия нет.

Бейтс вытаскивает оружие из кобуры на бедре. Ты вздрагиваешь, но ствол нацелен не на тебя. Она бросает оружие на стол, к тебе, и садится напротив.

Микроволновой пистолет. Полностью заряжен и снят с предохранителя. На минимальной мощности вызывает ожоги и тошноту, на максимальной – кипятит мозги в черепе, на промежуточных значениях причиняет боль и увечья, степень которых зависит от воображения владельца.

Твоя фантазия по этой части сорвала все барьеры. Ты тупо пялишься на пистолет, пытаясь найти подвох.

– Двое твоих друзей мертвы, – говорит Бейтс таким тоном, словно ты не наблюдала за процессом. – Необратимо.

«Необратимо мертвы». Хороший оборот.

– Мы можем восстановить тела, но повреждения мозга… – Бейтс прокашливается, словно ей неуютно и… стыдно. Неожиданно по-человечески для такого чудовища. – Последнего мы пытаемся спасти. Не обещаю.

– Нам нужна информация, – переходит она к делу. (Конечно, все, что было до того, – психология, подготовка. Бейтс – «хороший коп».)

– Мне нечего вам сказать, – удается выдавить тебе.

Десять процентов упрямства, девяносто – логики: они не смогли бы тебя поймать, если бы уже не знали все.

– Тогда нам нужно прийти к соглашению, – говорит Бейтс. – К некой договоренности.

Она издевается! Похоже, твое недоверие заметили. Бейтс обращает на него внимание.

– В каком-то смысле я вас понимаю. Мне далеко не по нутру идея менять настоящую жизнь на симуляцию, и меня трудно купить на всякую мишуру, вроде постоянных вопросов «что есть реальность», которые нам втюхивает нынешняя телоэкономика. Может, для страха действительно есть повод. Это не моя проблема и не моя работа, а лишь мое мнение, и не обязательно верное. Но если мы тем временем поубиваем друг друга, то правды не узнаем. Это непродуктивно.

Ты видишь расчлененные тела своих друзей и ошмётки на полу, в которых еще теплится жизнь, а у этой суки хватает наглости говорить о продуктивности.

– Не мы начали убивать, – говоришь ты.

– Не знаю. И знать не хочу. Повторю: это не моя работа. – Бейтс тычет пальцем через плечо, в сторону двери за спиной, через которую она вошла в комнату.

– Там, – говорит она, – убийцы твоих друзей. Они безоружны. Когда ты войдешь внутрь, камеры уйдут в оффлайн и включатся только через шестьдесят секунд. За все, что случится в этот отрезок времени, ты ответишь перед своей совестью.

Подвох… Тут должен быть подвох!

– Что ты теряешь? – интересуется Бейтс. – Мы и так можем сделать с тобой все, что заблагорассудится. Нам даже причина не нужна.

Ты нерешительно берешь пистолет. Бейтс тебя не останавливает.

«Она права, – понимаешь ты. – Терять совершенно нечего».

Ты встаешь на ноги и, забыв о страхе, тычешь ей дулом в лицо.

– Зачем мне уходить? Тебя я могу пристрелить и здесь.

Она пожимает плечами.

– Попробуй. По мне, так ты упустишь шанс.

– Значит, я захожу, выхожу через минуту – и что тогда?

– Тогда поговорим.

– Мы просто…

– Считай это жестом доброй воли, – говорит она. – Или даже возмещением.

Дверь открывается перед тобой и закрывается позади. Вот и они, все четверо, распластаны по стене, точно кордебалет распятых Иисусов. Их глаза больше не сияют. В них плещется только животный ужас и отражения изменившихся судеб. И когда ты смотришь на них, двое палачей марают штаны.

Сколько осталось? Секунд пятьдесят?

Немного… Будь у тебя чуть больше времени, ты бы много успела наворотить. Но хватит и того, не хочется злоупотреблять любезностью этой… Бейтс.

Похоже, с ней можно договориться.

В других обстоятельствах лейтенанта Аманду Бейтс отдали бы под трибунал и в течение месяца расстреляли. Неважно, что четверо погибших были виновны в многочисленных случаях изнасилований, пыток и убийств – на войне люди всегда так поступают, нет никакой порядочности и кодекса чести, кроме командной цепочки и боевого строя. Разбирайся с опрометчивыми, если положено; карай виновных, если должен, хотя бы для пущей видимости. Но ради всего святого – закрой дверь и никогда не позволяй врагу видеть раздоры в твоих собственных рядах, не доставляй ему такого удовольствия. Ему положено лицезреть лишь единство и стальную уверенность. Среди нас могут быть насильники и убийцы, но, Господь свидетель, это наши насильники и наши убийцы. И уж точно не годится давать право на месть какой-то террористской мочалке с сотней наших скальпов за поясом.