Аркади Мартин - Память, что зовется империей

«Искандр?» – попыталась позвать она опять. Молчание. Чужие ноющие мускулы – некая приятная усталость.

И вот она стала собой, в своем собственном теле, удвоение и проблеск памяти ушли: одна в душе, наедине с болью от синяка на бедре, безо всяких признаков чужого тела, вспоминала, как именно Девятнадцать Тесло назвала его другом, как именно касалась лица мертвого Искандра со странной нежностью.

Ведь совершенно в характере Искандра переспать с женщиной, зовущей себя Блеском Ножа. Этот искрометный амбициозный человек, который влился в новую комбинацию себя и Махит Дзмаре, человек, который ответил «наверняка крамола» на вопрос о том, что он мог натворить, – чего же еще от него ожидать.

И это объяснило бы готовность Девятнадцать Тесло предложить убежище. Или же Махит просто накладывает на собственный нынешний опыт секундный неврологический сбой, какой-то электрический сигнал в имаго-аппарате, сказавший, будто ее тело – это тело Искандра. Вполне возможно, не стоит доверять ничему , что прямо сейчас может выдать имаго, – если она и он действительно повреждены (или саботированы – ее передернуло под струями воды).

Махит отскоблила руки с мылом и сполоснула. В душе благоухало каким-то темным деревом и розами, и померещилось, что и этот запах ей знаком – или, по крайней мере, она его помнит.

После она оделась в то, что оставила Пять Агат, – во все, кроме нижнего белья: она не собиралась носить чужие трусы, и ее вполне сойдут, да и лифчик принесли скорее для тех женщин, кому лифчики нужны куда больше, чем, строго говоря, Махит. Все остальное было мягким, белым и качественным – как брюки, так и блузка. Махит пожалела, что не может надеть поверх свою куртку, но та была испорчена безвозвратно. Придется выходить из душа босиком и, как она подозревала, в собственной одежде Девятнадцать Тесло.

Заложница, но чистая.

Когда она вернулась в центральный офис, кто-то уже сервировал чай.

Девятнадцать Тесло с головой ушла в работу, переставляла вокруг себя голограммы и проекции с текучим ритмом, так что Махит пока присела за низким столиком с чаем и принялась ждать. Поднимался легкий запах, цветочный и чуть горький. Пиал было всего две, мелкие и керамические, чтобы держать в пригоршне. На станции Лсел чаепитие не было и близко настолько формальным: пакетики, кружки да микроволновки для разогрева воды. Если Махит и пила стимуляторы, то выбирала кофе – с той же самой процедурой, только вместо чайных пакетиков – сублимированные молотые зерна.

– А вот и ты, – сказала Девятнадцать Тесло. Она села напротив Махит и разлила чай по пиалам. – Тебе уже лучше?

– Благодарю за радушие, – сказала Махит. – Я это ценю.

– С моей стороны было бы неразумно ожидать, что ты будешь готова к разговору раньше, чем придешь в себя. Судя по новостям с плазы Центр-Девять, могу представить, что утро у тебя выдалось тяжелым. – Она взяла пиалу и отпила. – Угощайся, Махит.

– Я не хочу умалять ваше гостеприимство, переживая из-за яда или наркотиков.

– Вот и хорошо! Сэкономишь мне время, не придется убеждать, что там нет ни того, ни другого, и если только со времени прилета Искандра на Лселе не изменилось понимание человека , то для твоей физиологии чай совершенно безопасен.

– Мы все еще такие же люди, как и вы, – сказала Махит и отпила. Чай укреплял, в горле долго держался горько-сладкий зеленый вкус.

– Согласна, двадцать лет – едва ли срок для значительного генетического сдвига. А все остальные определения довольно произвольны, меняются от культуры к культуре.

– Уверена, теперь вам бы хотелось, чтобы я спросила, что сейчас в Тейкскалаане произвольно считается нечеловеческим.

Девятнадцать Тесло постучала указательным пальцем по стенке пиалы. Кольца звякнули – металл по фарфору.

– Посол, – сказала она, – я была другом твоего предшественника. Возможно, одним из немногих, хотя, надеюсь, не все так, как мне видится. В память о нем я предлагаю тебе беседу. Но можем сразу перейти к концу, если предпочитаешь не возводить здание взаимного доверия на общей почве. – У ее улыбки, когда та появилась, был тот самый блеск ножа, попавший в ее эпитет. – Я бы хотела побеседовать с Искандром. Либо перестань притворяться Махит Дзмаре, либо дай говорить ему.

«В точности как нож», – подумала Махит.

– Со всем уважением, эзуазуакат, не могу помочь ни с тем, ни с другим, – сказала она. – Первое невозможно, поскольку я не притворяюсь собой. Второе гораздо сложнее, чем вы предполагаете.

– Ясно, – сказала Девятнадцать Тесло. Сжала губы. – Почему ты не он?

– На Лселе вас бы назвали философом, – сказала Махит и тут же об этом пожалела. В Тейкскалаане это слишком фамильярное утверждение даже с формально-уважительным «вы» – но она не знала, как сформулировать иначе, не выбрав себе заранее ролевую модель ради отсылок и подражания, как Три Саргасс, очевидно, выбрала Одиннадцать Станка.

– Очень лестно, – сказала Девятнадцать Тесло. – А теперь объяснись, Махит Дзмаре – полагаю, однажды твое тело носило это имя, так что меня вполне устраивает называть тебя так, как тебе угодно, – объяснись, почему ты не мой друг.

Махит поставила пиалу и опустила ладони на белую ткань позаимствованных штанов. Девятнадцать Тесло поразительно превратно понимала теорию имаго: что за мысль, будто Искандр разгуливает по миру в ее теле , заместил, стер или убил ее собственную личность, оставив одно имя? Станция не растрачивала своих детей. Мутило уже от одной идеи – и слишком ярко вспомнилось мгновение в душе, когда она вовсе не чувствовала себя собой . Была не собой – но и не совмещенным человеком, которым им полагалось стать с Искандром.

– Объяснюсь, – сказала она, – но сперва ответьте вы: бомба на плазе Центр-Девять предназначалась для меня или для Искандра?

– Сомневаюсь, что для кого угодно из вас, – сказала Девятнадцать Тесло. – В самом худшем случае – для Пятнадцать Двигателя, и то я сомневаюсь. Жертвами внутреннего терроризма чаще становятся просто от того, что попадают не в то время не в то место. Умеренный случай политической неудовлетворенности вроде связей Пятнадцать Двигателя с бунтом на Одилии – это едва ли повод его взрывать, особенно если учесть, что местные подрывники поддерживают бунты.

Махит подавила желание задать тот вопрос, который утром не задала Три Саргасс – «бунт на Одилии? Что там происходит на Одилии?», – поскольку почти не сомневалась, что эзуазуакат пытается сбить ее с мысли. Ее не собьют с мысли, не сейчас. В свое время можно поинтересоваться и об Одилии, и о подрывниках; но прежде крупных проблем Города нужно знать, чего от нее хочет Девятнадцать Тесло.