Леонид Кузнецов - Странный романъ. Часть первая. Волк

Отменили две лекции: заболели преподаватели. Все четыре группы потока отпустили с занятий.

Кучерявый, с которым жили в одной комнате общежития, заторопился на электричку до Выборга. Долгунов, третий жилец комнаты, поехал к своему дядьке на Васильевский остров.

Алка погулять со мной не смогла – должны были приехать гости: какие-то дальние родственники. Побежала на остановку троллейбуса, помахав мне изящной ручкой. Поехала домой помогать матери готовить угощение для дальней родни.

Я прогулочным шагом пошёл по улице. Светило мягкое октябрьское солнце, что для Питера в это время года было редкостью. Деревья вдоль набережной Мойки стояли жёлтые.

Осень… Любимая мной пора года. Особенно, когда не идут дожди, а светит солнце. Неярко и тепло.

На метро я доехал до «Фрунзенской». Решил зайти в Новоизмайловский гастроном недалеко от студенческого городка. Купить что-нибудь пожевать.

Народу в гастрономе было не очень много. Я сложил в металлическую корзинку полпалки колбасы, пачку масла сливочного, несколько головок лука. Картошка вроде бы где-то в комнате была. Постоял в задумчивости возле полок с марочными винами. Покупать не стал. В тумбочке у меня стояли три бутылки: «Гратиешти», «Сеперави» и «Айгешат». Все трёхгодичной выдержки, бутылки по 0,7 литра. Это на случай того, если придут гости на посиделки. Многие в общежитии знали, что у меня в тумбочке есть вино, поэтому иногда захаживали: посидеть, побалагурить. Но всегда приходили с чем-нибудь съестным – булочками, пирожками. Девчёнки-одногрупницы обычно приходили втроём и обязательно с тортиком.

Перейдя Ново-Измайловский проспект, я пошёл не коротким путём к своему третьему корпусу общежития, а по асфальтовому тротуару. На сером асфальте желтели пятна опавших листьев. Некоторые деревья вдоль тротуара были ещё в листве, уже не ярко-зелёной, а пожухлой, осенней.

Проспект был тихий, машин проезжало мало, потому что был славный 1978 год развитого социализма. Лавочки, стоящие по краю тротуара были облезлые. Видимо покрасить их у городских или районных властей руки не доходили.

Подходя к одной из лавочек, я вдруг увидел лежащую под ней собаку. Большая, тёмно-серого окраса, она походила на овчарку, но как-то не очень…

Я подошёл к лавочке, внимательно и настороженно глядя на неё. Собака подняла голову, которая лежала на мощных передних лапах, посмотрела на меня и опять положила голову на лапы. Взгляд её меня поразил. Не собачий, испуганный и в то же время вопрошающий взгляд. Совсем нет. Это был взгляд серьёзный, изучающий. И глаза были необычные – светло-коричневые с круглыми и большими зрачками.

«Голодная, наверное», – подумал я и присел на край лавочки, дальний от собаки. Она повела ушами в мою сторону, но глаз не открыла. Только слабо вздохнула. Или мне показалось…

Под лавкой была только голова и передние лапы собаки, а остальное туловище с лохматым хвостом находились за лавкой в густой траве.

«Крупная псина», – подумал я. Потом зачем-то спросил:

– Есть будешь? У меня колбаса есть.

Собака открыла глаза, посмотрела в мою сторону, но не на меня. Повела бровями и снова закрыла глаза.

Я вытащил из своей студенческой холщовой сумки колбасу, развернул бумагу.

– Вкусная, – сказал я и зачем-то понюхал.

Собака снова пошевелила бровями, но глаз не открыла.

– Не будет она есть! – сказал вдруг старческий скрипучий голос. Возле меня на тротуаре стояла старуха, одетая по питерским меркам прилично, но как бабушка лет семидесяти. Синий шерстяной платок, осеннее серое пальто, палочка-тросточка и хозяйственная сумка в дряблой руке. Глаза были сердитые, выцветшие. Нос крючком, морщинистые губы крепко сжатые.

– Старик с ней гулял по утрам, – проскрипела старуха. – Иногда встречала их здесь. А неделю назад иду, а старик на лавочке лежит, люди стоят и «скорая» подъезжает. Умер… Его увезли, а собака осталась. Ждёт…

Старуха махнула рукой и зашагала дальше, стуча по асфальту палкой-тростью и что-то бормоча под крючковатый нос.

– М-да, – пробормотал я, посмотрев на собаку. – И никому ты не нужна… Как и я… – но, подумав немного, добавил: – …на данный момент времени…

Вообще-то, я был нужен многим. Алке, самой славной и любимой девчонке, с которой мы знались почти год. Моим родителям, которые жили далеко от города Ленинграда, в холодной и суровой Сибири. Нужен был своим друзьям, с которыми учился и жил в общежитии. Но сегодня, на несколько часов, я был не нужен никому…

Собака вдруг подняла голову и посмотрела уже на меня. Мне вновь стало не по себе от её серьёзного взгляда.

– Возьми колбасу, – я протянул в её сторону вкусно пахнущую «Любительскую». – Хоть немного поешь. А попить водички я сейчас принесу.

Собака отвела взгляд, но голову на лапы класть не стала.

– Гордая, – догадался я. – Стесняешься при мне есть. Я пойду за водой, а ты ешь…

Я осторожно подобрался поближе к собаке. Она вдруг тихо зарычала.

– Ладно, ладно… – заторопился я. – Здесь оставлю. Только ты съешь, а то тут всяких разных много ходят…

Кто именно «всякие разные», я не уточнил, потому что слабо представлял себе их.

Осторожно кинул колбасу. Она покатилась, ткнулась в могучие лапы. Но собака даже не пошевелилась.

«Ну и выдержка, – восхитился я. – Или дрессировка хорошая».

Приглядевшись внимательней, я увидел в густой серой шерсти на шее собаки красивый кожаный ошейник.

– Поэтому тебя и не трогали. Есть ошейник, значит не бродячая, – сказал я, и заторопился к общежитию.

На вахте сидела тётя Оля, которая всех жильцов общежития знала в лицо, поэтому пропуск у меня не потребовала.

Лифт, как всегда, не работал. Пришлось тащиться на девятый этаж пешком, по пути здороваясь со всеми знакомыми.

На площадке девятого этажа, возле дверей неработающего лифта, стояли и курили три девчонки из соседней комнаты. Толстая Оксанка, на курс младше меня, жеманно поджав полные губы, сказала:

– Что-то рано сегодня…

Валентина и Дашка молчали, пуская тонкие струйки дыма.

– Да вот, как-то так получилось, – сказал я, переводя дух. – Барышни, у вас небольшого тазика не найдётся? Очень нужно.

Девицы переглянулись.

Самая серьёзная Валентина сказала:

– Чашка железная большая есть.

– Выручите, пожалуйста. Очень нужно… – повторил я.

– Пошли, – сказала Валентина, направляясь по коридору к своей комнате.

В комнате у девчонок было по-домашнему уютно: занавески, шторы, яркие покрывала, коврики над кроватями.

В комнате, где проживал я, все стены были увешаны моими творениями: картинами маслом, большими плакатами гуашью, маленькими акварельными и карандашными рисунками. И хотя я учился на техническом факультете, а именно – проектирование ЭВМ, в свободное время занимался творчеством – рисовал. Творения мои долго на стенах не висели: если кому-либо из гостей нравились, и они говорили об этом, я обычно дарил то, что понравилось. Но место от подаренного рисунка долго не пустовало, через пару дней появлялось новое творение.