Франк Шетцинг - Стая

— Доктор Рэй Фенвик из Канадского института океанических наук и рыболовства, — представил он неизвестного.

Фенвик приехал, чтобы произвести вскрытие. Узнав о смерти Чингиза, Форд предложил провести вивисекцию прямо на пляже. Он хотел показать анатомию косатки большой группе студентов и журналистов.

— Кроме того, на пляже это будет выглядеть не так антисептически и дистанцированно, — сказал он. — Здесь её жизненное пространство, и это пробудит больше понимания и сочувствия. Это сознательный приём, и он действует.

В принятии этого решения участвовал ещё и Род Пальм из морской исследовательской станции на Стробери — крошечном островке в бухте Тофино. Люди из Стробери занимались экосистемой пролива Клэйоквот, сам Пальм считался знатоком популяции косаток. Они быстро пришли к согласию произвести вскрытие публично, чтобы привлечь к проблеме больше общественного внимания. Косаткам это внимание давно было необходимо.

— Судя по внешним признакам, он издох от бактериологической инфекции, — ответил Фенвик на вопрос Эневека. — Но я не хочу судить заранее.

— Вспомните 1999 год, — мрачно сказал Эневек. — Тогда семь косаток погибли от инфекции.

— The torture never stops. — И муки бесконечны, — пропела Оливейра строку из старой песни Фрэнка Заппы, взглянула на Эневека и подала ему знак: — Отойдём?

Эневек пошёл за ней к трупу кита. Неподалёку стояли наготове два больших металлических ящика и контейнер — инструменты для вскрытия. Вскрывать косатку — совсем не то, что человека. Это тяжёлая работа, огромное количество крови и жуткая вонь.

— Сейчас нагрянет пресса с целой кучей аспирантов и студентов, — сказала Оливейра, глянув на часы. — Раз уж судьба свела нас в этом скорбном месте, давай быстренько обсудим первые анализы твоих проб.

— Что, уже разобрались?

— Кое в чём.

— И поставили в известность пароходство?

— Нет. Я решила сперва обговорить это между нами.

— Звучит как преступный заговор.

— Скажем так: с одной стороны, мы поражены, с другой — растеряны, — ответила Оливейра. — Что касается моллюсков, то они пока нигде не описаны.

— А я готов был поклясться, что это «зебры».

— Вроде бы да. Но и нет.

— Объясни, пожалуйста.

— Есть два возможных подхода. Либо мы имеем дело с родственником «зебр», либо с мутацией. Выглядят эти штуки как «зебры», у них такая же структура слоёв, но есть что-то очень странное в их клеющем секрете. Нити, из которых образованы их присоски, очень толстые и длинные. Мы даже обозвали их в шутку реактивными моллюсками.

— Реактивными?

Оливейра скорчила гримасу.

— Ну, они не просто болтаются в воде, как обычные «зебры», а способны к навигации. Они всасывают воду и выталкивают её. Выброс воды продвигает их вперёд. К тому же они используют свои нити, чтобы задавать направление движению. Как маленький подвижный пропеллер. Тебе это ничего не напоминает?

Эневек подумал.

— Каракатицы тоже плавают с ракетным приводом.

— Некоторые. Но есть другая параллель. Правда, она приходит на ум только тёртым биологам, но таких у нас в лаборатории пруд пруди. Я имею в виду динофлагеллаты. Некоторые из этих одноклеточных имеют на конце тела два жгутика. Одним задают направление, другим вертят и двигаются вперёд.

— Не слишком ли эта аналогия притянута за уши?

— Скажем так, это конвергенция в широком толковании. Приходится цепляться за любую соломинку. По крайней мере, я не знаю другого моллюска, который передвигался бы подобным образом. Этот моллюск мобилен, как стая рыб, и к тому же, несмотря на раковины, что-то подгоняет их.

— Это хотя бы объясняет, каким образом они в открытом море попали на корпус сухогруза, — размышлял вслух Эневек. — Именно это вас и поразило?

— Да.

— А что же ввергло в растерянность?

Оливейра подошла к боку кита и погладила его чёрную шкуру.

— Клочки ткани, которые ты прихватил внизу. Мы не знаем, что с ними делать, и, честно говоря, не можем ничего сделать. Вещество уже сильно разложилось. Но то немногое, что мы подвергли анализу, позволяет заключить, что на корабельном винте и на острие твоего ножа — ткань одной природы. Но она не похожа ни на что, известное нам.

— Ты хочешь сказать, что я срезал с корпуса корабля какое-то инопланетное существо?

— Способность этой ткани к сокращению развита непропорционально. Она высокопрочная и вместе с тем аномально эластичная. Мы не знаем, что это такое.

Эневек наморщил лоб.

— А есть какие-то признаки биолюминесценции?

— Возможно. А почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, что эта штука на мгновение вспыхнула.

— Когда налетела на тебя в воде?

— Она выскочила, когда я ткнул ножом в моллюсковый нарост.

— Наверное, ты от неё немножко отрезал, а она не поняла шутки. Хотя я сомневаюсь, что у такой ткани может быть что-то похожее на нервную систему. Ну, чтобы чувствовать боль. Собственно говоря, это всего лишь… клеточная масса.

К ним приближались голоса. По пляжу подходила группа людей — кто с камерами, кто с блокнотами.

— Начинается, — сказал Эневек.

— Да. — У Оливейра был растерянный вид. — Так что же делать? Послать в пароходство все данные как есть? Но что им это даст, если мы сами ничего не поняли? Лучше бы получить новые пробы. Прежде всего этой субстанции.

— Я свяжусь с Робертсом.

— Хорошо. Ну, а теперь пора начинать резню.

Эневек посмотрел на бездвижного кита и опять почувствовал бессильную ярость. Животные, что все на счету, то задерживаются где-то на недели, то гибнут.

— Вот же чёрт!

К ним уже подходили Фенвик и Форд.

— Прибереги свои чувства для прессы, — сказала Оливейра.

Вскрытие длилось больше часа, в течение которого Фенвик с помощью Форда взрезал косатку, извлекал внутренности, сердце, печень и лёгкие и объяснял анатомическое строение. Они разложили содержимое желудка, там был полупереваренный тюлень. В отличие от резидентов, кочевники и прибрежные косатки поедали морских львов и дельфинов, а стадом могли напасть и на одиночного усатого кита.

Среди зрителей было немало журналистов, но специальными знаниями публика не отличалась. Поэтому Фенвик многое объяснял:

— У него форма рыбы, но лишь потому, что эти существа когда-то переселились с суши в воду. Такое случается. Мы называем это конвергенцией. Совершенно разные виды образуют конвергентные, то есть подобные, структуры, чтобы соответствовать требованиям окружающей среды.

Он удалил часть толстой шкуры и обнажил подкожный жир.

— Ещё одно различие: рыбы, амфибии и рептилии — теплообменные существа, то есть холоднокровные, температура их тела принимает температуру окружающей среды.

Например, скумбрия есть в Нордкапе и в Средиземном море, но в Нордкапе температура её тела четыре градуса Цельсия, а у средиземноморской скумбрии двадцать четыре градуса. На китов это не распространяется. Они теплокровные — как мы.