Песах Амнуэль - Взрыв

— Вам прекрасно известно, — Крафт пожал плечами, — что ничего я в газету не давал. Мои репортажи всегда надежны, а я пока ничего надежного о Кирмане не знаю. Речь ведь идет о Кирмане, верно, лейтенант?

— Вот мы и направляемся туда, где работал покойный Кирман, чтобы вы могли получить надежную информацию. Вас это устраивает?

— Вполне, — сказал Крафт, потеряв интерес к разговору. Покойный Кирман… Если лейтенант намерен играть в эти игры, пусть играет с собой. Почему, однако, он не интересуется, что делал Крафт полчаса назад, во время этой гипнотической речи Кирмана? Думает, что Крафт ничего не слышал? Или не слышал сам? Или у него указание не касаться этой темы?

А ведь он боится, отметил Крафт, искоса глядя на напряженное лицо Доджа. Лейтенант вел «форд» по совершенно пустому шоссе, не выжимая и сорока миль в час.

— Вы не торопитесь? — вежливо осведомился Крафт.

— Здесь опасный район, я же вам говорил, — усмехнулся Додж и неожиданно спросил: — Скажите, Крафт, вы ничего не чувствуете?

Крафт устал, у него ломило в затылке, но это было все, никакого постороннего влияния на свою личность он не ощущал, если именно это имел в виду Додж. Однако вопрос навел Крафта на мысль, за которую он сразу ухватился, поверив интуиции и не продумав последствий.

— Да, — сказал он, изобразив на лице испуг. — Вы правы. Я давно чувствую, но не могу понять. Будто кто-то копошится в голове. Подсказывает. У вас тоже так, да? Очень неприятно…

Он помолчал секунду и заговорил монотонным голосом:

— Леди и джентльмены! Я, Ричард Кирман, обращаюсь к вам! За мной охотятся. Люди, помогите мне, спасите от врагов…

Додж остановил машину. Судя по всему, он раздумывал, скрутить ему Крафта немедленно или подождать, когда журналист начнет буянить. Удовлетворенный эффектом, Крафт полез в аптечку за таблетками.

— У меня нет желания на вас бросаться, — сообщил он. — И вообще, черт возьми, что это значит? Я сам не понимаю, что со мной.

— Ничего, — деланно бодрым тоном сказал Додж. — Возьмите себя в руки.

— Но что…

— Вам объяснят потом, — уверил его Додж, включил двигатель, и они опять поехали с черепашьей скоростью. Крафт надеялся, что хотя бы через три часа при такой езде они все же доберутся до базы. Своей выходкой он, кажется, убедил Доджа в том, что с мысленными воззваниями Кирмана сталкивается впервые.

Не мешало бы отдохнуть, подумал Крафт. И действительно задремал.

С мышью удалось расправиться, и лишь после этого люди немного успокоились.

Последние два часа были ужасны. Хотелось одного — бежать в пустыню, на запад, на восток, к черту в пасть, только подальше от отупляющего, до икоты отвратительного страха перед каждым движущимся предметом. Рихтер, больше других знавший о причине охватившей всех паники, понимал, что поймать мышь не удастся. Она пряталась в одном из заброшенных пакгаузов, среди груды ящиков и картонных коробок, заготовленных к вывозу с базы и уничтожению. С дальней оконечности поселка, где ощущение страха, хотя и было сильным, но все же оставляло возможность контролировать поступки, пакгауз был расстрелян из миномета. Мина разнесла ящики и коробки на множество обломков, и все кончилось.

Несколько минут никто ничего не соображал — сказалась реакция. Люди бродили как лунатики. Потом по трансляции выступил начальник базы генерал Йорк и объяснил происшествие нелепой случайностью — утечкой отравляющего газа, приготовленного для опытов над животными. Виновные будут строго наказаны.

Бет перенесла волну ужаса легче, чем остальные. После обеда она пришла в лабораторию, где доктор Кин с дотошностью инквизитора принялся расспрашивать ее о деталях работы с Кирманом.

Бет едва цедила слова, отвечая только на прямо поставленные вопросы, реакции ее были заторможены, она прислушивалась к чему-то внутри себя, и Кин, конечно, не мог догадаться, что Бет ведет нескончаемый диалог с Диком. После странной лекции, которую, судя по всему, слышали многие на базе, Бет не могла определить, где кончаются ее собственные мысли и где начинаются мысли Дика. Не разумом, а интуитивно — и скорее всего Дик здесь был ни при чем — Бет понимала, что опыт не удался. Не потому, что Дику не удалось стать иным, напротив, это ему удалось блестяще. Он хотел, чтобы они с Бет были счастливы вдвоем, и для этого ему нужны были власть и деньги. Бет его вполне понимала. Но, став другим физически, Дик изменился и характером. Он говорил с ней, учил ее, как нужно поступать, и Бет поняла: это не Дик.

— Скажите, Бет, — голос доктора Кина едва достигал ее сознания, — неужели Ричард помнил наизусть всю систему кодирования? Как вы полагаете?

Бет кивнула головой, слабо улыбнулась.

— Я ведь ничего не понимаю в этом, — сказала она. — Скажите, доктор Кин…

— Да, Бет?

— Вы сами… Верите во все это?

— Все мы, девочка, натерпелись за эти часы, поэтому сомневаться не приходится. Господи, да большего ужаса я в своей жизни не испытывал! Эта мышь… Я все думаю, что если бы она спряталась где-нибудь здесь, в лаборатории… Мы дрожали бы от страха до сих пор? Или генерал Йорк приказал бы разнести весь лабораторный корпус?

— Не знаю, — тихо сказала Бет, — я не о том. Не всегда ведь то, что получается на мышах, можно сделать с людьми, верно?

Кин помолчал.

— У нас есть доказательство, — сказал он наконец. — Лекцию Дика вы слышали, как и я. Даже если он чудовищно все преувеличил, факт телепатического внушения не вызывает сомнений. И еще одно, Бет. Его до сих пор не могут найти.

— Я знаю, — кивнула Бет.

— Знаете? Кто вас сказал?

— Никто… То есть, Дик.

— Что вы, Бет…

— Я все время слышу его, понимаете? Иногда очень ясно, иногда почти неощутимо, но его голос никогда не исчезает совсем.

— Это трудно понять, — хмуро сказал Кин. — Бет, в этом шкафу биопсии с номера пять тысяч семьсот до девятисотой. Это не из тех, что шли по «Зениту»?

— Нет, — ответила Бет. — Это по проблеме семь.

— Пропустим, — сказал Кин. Проблема семь заключалась в выделении онковируса рака легких.

Они перешли к другому столу. Кин молча просматривал препараты, размышляя над тем, что услышал от Бет. У Бет подкашивались ноги, в голове стоял гул, будто после бессонной ночи, впрочем, ночь была действительно почти бессонной, но причина слабости заключалась в другом — она не могла больше выдерживать нервное напряжение. Бет продолжала слышать Дика, и вместо радости, которую это доставляло вчера — Дик жив, он думает о ней! — она все больше раздражалась. Новый Дик ее ужасал. Мысль еще не была продумана до конца, но женская интуиция не могла обмануть — Бет любила прежнего Дика, а не нового. И если прежнего нет, то зачем все?.. Стремление Дика к всеобщей справедливости, желание одарить счастьем все человечество были Бет чужды. Господи, кому это нужно и зачем? Зачем? — кричала она в пустоту и знала, что Дик слышит ее немой вопль. И знала, что он не хочет понять ее. Как легко они понимали друг друга прежде!