Максим Курочкин - Аниськин и шантажист

– Ставлю на Арьку, – принял решение один из мужичков, стоящих неподалеку, – она сегодня на подъеме, заговорит участкового.

– Эт ты нечестно, – закапризничал другой, – ясно же видно, прихворал участковый. Куды ему с больной головой супротив Арьки Савской?

– А пистолет? – привел аргумент первый, с тревогой наблюдая, как юноша пытается обойти рассвирепевшую Савскую. – Он же может ей пистолетом двинуть?

– Против Арьки не токо пистолет, но и ружо не поможет, – стоял на своем второй. – А с участковым и правда непорядок. Давно уж пора привыкнуть ему к Арьке, а он все шарахается, как черт от ладана. Нет, не буду ставить.

Мужики проводили взглядом улепетывающего от Савской Кирилла, почесали затылки и сбросились на вожделенную поллитру. То, что они не успели сделать ставки – еще не повод для вступления в общество трезвости. Не те времена, понимаешь.

На Савской старушки не закончились. Навстречу Кириллу попалась целая группа не менее странных, чем экс-актриса, старушек. Все они были одеты во вполне приличные, но не самые дорогие шубейки, головы их украшали пуховые шали с длинным, кудрявым пухом, валеночки каждой были просто на загляденье: с веселыми вышивками, ковбойской бахромой, аппликациями из оленьего меха.

– Ансамбль что-ли какой? – поинтересовался любознательный Кирилл.

– Ха-ха-ха, – закатились на разные тона старушки:

– Какой мы ансамбль!

– Вы еще не слышали, как пленники поют!

– И вообще, мы на вас обиделись! Не любите вы старушек!

– К нам не заходите.

– Вот бросим вас и удерем всем составом в колонию.

– А если так не возьмут, то даже преступлениев насовершаем, – пригрозила последняя. И все хором прокричали:

– Так что не забывайте нашу «Улыбку», а то хуже будет!

После этих слов старушки-веселушки с девичьим хихиканием засеменили дальше.

– Такие улыбки разве забудешь, – бубнил под нос Кирилл. – Вон как зубы у всех сверкают! Как на рекламе «Блендамета». И где только столько старушек набрало столько вставных челюстей?

Последней каплей был какой-то лохматый, высоченный дед, настигший его уже возле самого дома. Дед поймал его за воротник дубленки, притянул к себе и жарко зашептал в самое ухо:

– Уймись, трясовица, а не то прокляну, ты, колючка, остановись, а не то сошлю в преисподнюю, ты, свербеж, прекратись, а не то утоплю, ты, стрельба, прекратись, а не то засмолю, ты, огневица, охладись, а не то заморожу, ты, колотье притупись, а не то распилю тебя на кусочки, ты, дергание, воротись, а не то запружу тобою плотину, ты, морганье, окрутись, а не то в печи засушу, ты, слепота, скорчись, а не то утоплю тебя в дегте, ты, глухота, исчезни, а не то засмолю тебя в бочку, ты, немочь, отвяжись, а не то будешь воду толочь. Все недуги откачнитесь от раба

Божьего…

– Да вы что, очумели тут все? – оттолкнул от себя назойливого деда Кирилл, – нового человека, что ли давно не видели? Джунгли какие-то. Бросаются, гадости на ухо шепчут. Брысь! И чтобы духу вашего рядом со мной не было!

Высоченный лохматый дед обиженно выкатил губу, насупил брови и пробормотал:

– Я те покажу, как с Ванькой-Пензяком свориться. Иш, заважничал! Я те покажу!

После этого он забормотал что-то монотонно и глухо, не отводя взгляда от калитки, в которую зашел Кирилл.

– Чудные у вас тут все какие-то, – жаловался Кирилл, – смотрят, как на мартышку в зоопарке, здороваются все без разбору, гадости говорят. Собаки мерзкие без намордников бегают. Смотри, рукавицу уволокла.

– Ну, первое и второе – понятно, – веселился Костик, – забыл тебя предупредить, что в селе надо здороваться с каждым встречным, даже если ты чужак. Насчет мерзкой собаки тоже ясно. Звание самой мерзкой собаки Но-Пасарана носит некая Мальвина, болонка бывшей актрисы Савской. В таком случае найти твою потерю можно, но отдадут ли ее собака и хозяйка – большой вопрос. А кто тебе гадости говорил?

– Дед какой-то на шею бросился. Высокий, заросший весь, глаза дикие. Ужас просто.

– Ничего ужасного, – хитро улыбнулся Костя, – обыкновенный колдун. В каждом уважающем себя селе такие есть.

– Колдун? – поднял брови Кирилл, – шутишь?

– Нисколечко! Ванька-Пензяк – самый настоящий колдун с дипломом. Сам проверял. Колдовал-то он всю жизнь, сколько себя помнит, а диплом получил недавно, после городских курсов.

– И чего? Насылает бури, пожары, привораживает девиц, пьет кровь невинных младенцев?

– Невинных будущих адвокатов, – припугнул Костя. – А вообще – милейшая личность. Заговаривает бородавки, пытается от алкоголизма кодировать, изгоняет всякую шушеру из домов. Вот лопнет мое терпение, попрошу Печного изгнать.

– Кто еще первый попросит, – буркнул голос с печи, – ты Ваньке кто? Никто! Самая настоящая шушера. А я ему товарищ, можно так сказать. Меня он лучше послушает.

– Ага, товарищ, – не сдавался Костя, – по несчастью товарищ. Представляешь, – обратился он уже к Кириллу, – чуть не насмерть бьются из-за любви бабушки Пелагеи. А она – как стена. Холодна, неприступна, жестока.

– Так уж и насмерть, – засопел на печи дед, – это вы, молодые, чуть что – в кулаки. А мы, мудрые, больше телектом друг друга душим. А у меня этого телекта поболее, чем у Ваньки будет. Все-таки я чуток постарше.

– А что за старушки какие-то ненастоящие на меня напали? Одеты с иголочки, зубастые, веселые, одинаковые. И говорят как-то странно.

– Так это, наверное, «Улыбка» – догадался Костя.

– Что-то про улыбки они говорили.

– Дом престарелых «Улыбка». Веселые старушки. А заведующая у них просто замечательная: находит каких-то спонсоров, выбивает деньги, лечит своих стариков. Умница! Ну, хватит о пустяках. Лучше скажи, готов к Белокуровой идти?

– А чего тут готовиться? – пожал плечами Кирилл, – скажусь стажером, студенческий у меня с собой, начну интеллигентную беседу, потихонечку подведу к главному. Что мне, впервые?

– Смотри, она дама опасная и не совсем глупая. И детки еще те. Зиту и Гиту не бойся, наши люди, а вот Митропия – девица опасная. Ограбит, да еще шантажировать будет.

– Кто-кто? – вытянулся навстречу брату Кирилл, – Зита и Гита? Митропия?

– Они самые, – расплылся в широкой улыбке Костя. – Белокурова всех дитей так называет. А их у нее бесчетное количество. Так не забудь начсет Митропии. И с бабушкой не больно-то общайся. На весь день настроение испортит.

– Запугал! В Москве с рецидивистами, маньяками и киллерами общаюсь, а здесь должен бабки и дедки бояться. Жди. Приду или на щите, или под щитом.

В местном магазине директор мелькрупкомбината покупать продукты не стал. Купишь – мигом разговоры пойдут. И так узнали, кому не надо. В райцентре тоже небезопасно. Там тоже но-пасаранцы шмыгают. Пришлось ехать в город. Хорошо, что брат подсказал на оптовку податься. Там и выписал директор пятнадцать банок лосося, пятнадцать – консервированных ананасов в собственном соку, пятнадцать упаковок вафель в шоколаде, пятнадцать банок свиной китайской тушенки. А чечевицу покупать не стал, сохранилась у него чечевица, все пятнадцать пакетов. И чего только в этой гадости за границей находят?