Максим Курочкин - Аниськин и шантажист

Вдобавок Рыбий Глаз велел обойти детский сад по периметру и уничтожить все неприличные слова, которые были выведены на его стенах и заборе Васиными сверстниками. Это был уже вовсе беспредел, но приходилась слушаться. Вася не хотел, чтобы о его тайном увлечении мелким пакостничеством узнали родители и учителя. Ему нравилось быть хорошим мальчиком.

Бес восхищался порядками в доме престарелых. Это был не дом престарелых, а современный пионерский лагерь с хулиганским уклоном. Здесь допускалось и позволялось все, что было интересно его обитательницам, и что не могло принести им вреда. Чего стоило только одно «лото», столь далекое от привычного понимания этого слова.

Особенно импонировало ему то, что старушкам позволялось впадать в детство и никто не упрекал их за это, никто не прыскал в кулачок, никто не крутил пальцем у виска.

Инесса Васильевна умела находить спонсоров и извлекать максимум пользы из досуга своих подопечных. Например, она удачно сбывала варежки и носки, вязанием которых развлекались старушки тихими семейными вечерами. Она добывала где-то недорогую цветную пряжу, и носки получались эксклюзивные: в полосочку, с орнаментом, с бахромой и помпонами. Причем старушки совсем не обязаны были сдавать готовый продукт своей заведующей. Они могли оставить их себе или подарить полюбившемуся уголовнику либо пионеру. Никакого отчета у них не требовали, но они и сами с удовольствием приносили результат своей работы Инессе Васильевне. Что-что, а восхищаться она умела, и каждая из вязальщиц в глубине души считала себя самой талантливой и сообразительной.

Еще забавлял Беса один из утренних ритуалов. Этот ритуал состоял в том, что после завтрака бабуси собирались в ленинской комнате и начинали делиться урожаем собранных за вчерашний день сплетен. Так как выход из «Улыбки» был свободен, то чуть ли не половину дня его обитательницы проводили в визитах по своим неорганизованным приятельницам и просто в прогулках. Естественно, местные новости волновали их гораздо больше, чем новости государственного масштаба, поэтому и делились они ими с особым удовольствием и азартом. А Инесса Васильевна вообще превратила этот процесс в лакомый кусочек. Каждое утро бабуси обстоятельно готовились к докладу, некоторые даже репетировали перед зеркалом. После всех выступлений голосованием выбиралось лучшее, и по нему проводился небольшой диспут.

В первый раз Бесу не совсем понравилось это мероприятие. Отдавало оно копанием в чужом грязном белье, припахивало чем-то бабским, мелочным и житейским. Но потом, понаблюдав за тем, как горят огнем азарта глаза участниц выступлений, как розовеют давно поблекшие щеки, с каким удовольствием оправдываются невиновные и осуждаются виноватые, он понял, что это мероприятие – тоже дань небольшому впаданию в детство. И так эти старики всю свою длинную жизнь делали то, что положено делать. Неужели же в конце жизненного пути им нельзя позволить жить так, как им хочется?

Инесса Васильевна никогда не присутствовала на этих мероприятиях. Это была только игра, и довольно безобидная, а у нее не было времени на игры. Хотя…

Сегодня обсуждали скандал в семье Маркеловых. Мнения старушек разошлись. Непередовая половина была за стиральную машинку, передовая – за ту штуковину, которая все делать может. Бес, конечно, догадался, что речь шла о компьютере, но молчал. В этом заключалась его политика – больше слушать и меньше говорить. В один момент он скорее почувствовал, чем уловил чье-то присутствие за своей спиной. В «Улыбке» для него не существовало никакой опасности, но жизнь научила его не показывать явно своих намерений и желаний. Поэтому он не оглянулся, как сделал бы обычный человек, а достал из рукава маленькое зеркальце на резиночке, которое всегда носил с собой и с его помощью посмотрел, что делается за его спиной. За спиной стояла заведующая. Слушала она внимательно.

«Ничто человеческое нам не чуждо, – усмехнулся одними губами Бес. – Женщина! Как бы ни была ты умны, горда, неприступна и величественна, любопытство всегда выдаст в тебе натуру слабую и порочную. Этим-то и невыгодно отличаетесь вы от нас, мужчин».

Бес совсем не подумал о том, что сам с завидной регулярностью посещает данные посиделки. И пусть он посещал их не ради того, чтобы узнать, кто и где поскандалил где и с кем, пусть целью его визитов была попытка более глубокого проникновения в субстанцию под названием человеческая душа, но двигало им, в конечном итоге, то самое любопытство, что он так презирал в женщинах. То же самое любопытство.

Взы-взык. Взык-взык. И больше ни звука. Тихо. Голыми унылыми приведениями торчат столбы с давно сгоревшими лампочками, снисходительно светит женственная луна. Так много мыслей роилось в голове братьев, что они просто не находили слов, чтобы начать их выражать. Первым, как обычно, начал все-таки Кирилл.

– Ну и что? Получается, что мы, как бестолковые месячные щенки погнались за зайцем, а он оказался всего лишь солнечным зайчиком? Столичная банда! Конец нити! Награды и почести! Тьфу, вспомнить противно.

– Не кипятись, – попытался успокоить его Костик, – мы же с самого начала осознавали, что вероятность верности нашей версии равняется доли процента. А Виктор Августинович говорил, что разочарований в нашей работе – как пустых раковин без жемчуга. И нельзя относиться к ним серьезно.

– Да я и не отношусь, просто обидно, – немного мягче отозвался Кирилл. – Знаешь, как трудно провинциалу найти свое место в столице. Так хотелось, чтобы именно мне удалось нащупать путь к раскрытию преступления! Слушай, а что это за Рыбий Глаз? Это плод белой горячки? Вроде, в детстве нас им мама не пугала? – постарался переключиться он на новую тему.

– Ты представляешь, – загорелся Костик, – Рыбий Глаз – это действительно местная страшилка для детей, что-то вроде всевидящего ока или всеслышащего глаза. Я много о ней слышал. Но то, что рассказала Макратиха – это уже интересно. Может такое быть, чтобы кто-то под именем Рыбьего Глаза вымогает с но-пасаранцев деньги? Может.

– Деньги, и добрые поступки, – дополнил Кирилл. – Ну и пусть себе вымогает. Кому от этого хуже?

– Не скажи. Если бы это были просто добрые поступки, это одно, а вот когда пахнет деньгами – это уже шантаж. А шантаж – подсудное дело. И вообще, некрасивое.

– Да Бог с ним, – отмахнулся Кирилл, – заявления нет, охота тебе возиться?

– А интересно же! – воскликнул Костик, – ты что, сам не понимаешь? Кто-то следит за гражданами, навевает на них ужас, знает их секреты. А ты не допускаешь, что в один прекрасный момент он может потребовать не изготовление крутящейся елки, а помощь в налете на магазин? Или потребует выбить стекла в доме неугодного ему человека? Может же такое быть?