Бидхан Бондепадхай - Цикл «Просветители». Серия «Заповедник человечества». Книга первая: Стороны монеты

– И что? Мы и раньше крюк давали.

– Но не двести же километров! Пятьдесят или даже сто еще ладно, но двести!

– Ой… Двести, да хоть и триста! Какая, к черту, разница? Мы сколько уже прошли, а сколько еще идти? А ты тут из-за жалких двух сотен ноешь. Я через город не поведу. Точка! Я позвал тебя, чтобы обсудить – как именно будем обходить. Вот гляди.

Санек указал пару путей на карте. Святогор возмущенно уткнул лицо в ладони, прикрывая правый глаз. Он недовольно и хмуро смотрел в карту, разглядывая и обдумывая указанные пути.

– Не-не-не… Давай без рек, смотри преимущественно дороги.

Из нескольких путей был выбран путь вокруг Ачинска и Назарово, чтобы наверняка. Крюк выходил внушительным, но куда деваться?

– Когда? – спросил Святогор.

– Припасы нужны: воды и мяса. Да и отдых не помешал бы. День или два тут еще побудем и пойдем. Кто там караульный?

– Макс.

– А после него?

– Серега.

– Передай Сереге, как заступит, чтобы разбудил меня. Все… Не могу больше, голова раскалывается…

– Хорошо. Таблеток дать?

– Нет, перетерплю.

Святогор вышел из палатки и направился к своей. Можно и поспать.

Все палатки были одинаковые, все, если можно так выразится, были – трофейные, достались при бегстве из Владивостока. Хорошие и надежные, но громоздкие… Но тащить их – тащили все! Ибо из химзащиты у отряда были только эти палатки и противогазы с кустарными фильтрами. Единственный минус – не было своего дна, то есть дном в палатке служила сама земля или постеленный поверх брезент.

Святогор лег на брезентовый коврик, накрывшись пледом, связанным из разных кусков материи, положил под голову рюкзак и попытался заснуть. Сон приходил с трудом и Святогор забивал голову мыслями. В палатку зашли дети и тоже легли спать. Они, в отличие от Святогора, заснули очень быстро. Детский организм гибок и быстро приспосабливается к условиям, особенно когда сон – это одна из роскошей этого мира. Для детей нет такого места, где они не смогли бы уснуть. А вот Святогор все больше и больше думал. Он переключался с темы на тему. Мысли плавно сменяли друг друга. В этом потоке первая мысль терялась в последующих, и с чего были начаты размышления вспомнить уже не было возможным. Святогор не видел снов. Его несвязные мысли перед самим сном сплетались в психоделическую картину, которая заменяла ему сновидения. Он думал много и о многом, но уже очень давно не думал и даже не мог задуматься о том, каким он был раньше и каким стал. Мысли подобного рода уже просто не могли зародиться в его голове. Война делает из ребенка мужчину, а конец света делает из всякого старика. Этот старик отягощен иными мыслями… Все свои сны Святогор творил сам и потому всякий сон был его маленькой утопией. Когда же он засыпал, то погружался в темное и мрачное забытье. Святогор не видел ни чего кроме тьмы, которая была осязаема и мимолетные осознания этого вызывали дискомфорт, от которого он просыпался с чувством паники. Реальный мир охлаждал его чувство и Святогор отправлялся творить свою утопию вновь. Пограничное состояние между здравым смыслом и шизофренией. Наркотик для тех, кто еще хочет спать живым.

Утопия – это миф. Утопия не может существовать, ибо сложная система упирается в неразрешимые тупики, которые разваливают всю систему. Утопия возможна лишь для кого-то конкретного, лишь для одного! Одного эгоиста! Но сон на то и сон. Во сне, в созданном сне! Эгоизм простителен, а потому там всегда должно быть хорошо. Вот только сейчас в утопии Святогора не хорошо. Странное чувство дискомфорта рушило творимый мир. От этого чувства Святогор проснулся. В палатке было чуть светло и пахло как-то неприятно. Рядом сопели дети и Святогор сонно оглядел палатку. Неуверенными движениями он приблизился к выходу и поднял полог. Замутненный взор разглядел молочно-желтую дымку и еле-еле различаемые палатки.

– Туман… – вялым, еще сонным голосом произнес Святогор.

Мозг перезагружался и Святогор не сразу понял. В палатке стоял отчетливый запах нашатыря, а глаза слезились отнюдь не со сна. Когда мозг закончил загрузку и первая порция адреналина ударила в голову, Святогор заорал дрожащим голосом во все горло, осознавая, что видит:

– ТУМАН! ТУМАН! ТУМАААААААН!

Святогор запер палатку и принялся трясущимися руками закрывать щели. От крика все трое детей подскочили, словно их кипятком ошпарили. Они не сразу поняли, но видя, как Святогор закрывает все щели, опережая свои мысли, ринулись помогать. С трудом владея руками, все четверо затыкали каждую маломальскую щель. Послышались голоса:

– Мать вашу! Закрывай! Закрывай!

– ААА! Фу! Что это?!

– Черт! Черт! Черт!

– Давай! Давай!

В лагере царила паника. Потревоженный пес зашелся лаем. На короткое время паника стихла и в лагере повисла тишина, нарушаемая коротким лаем собаки. Санек отозвался первым:

– Все целы?! Отзовитесь?

– Я цел. Ковалев. Со мной трое детей, все целы, – отозвался Святогор.

– Со мной… Да цыц ты! – гаркнул Санек на лающего пса. – Мария Евдокимова, мы целы.

– Матросов и Захарова – целы, – просипел Макс.

– Я и Женечка – целы, – тонким голоском пролепетала Клавдия Михайловна.

– Мы тоже! – послышался тяжелый голос. – Зубарев и Владыкова с мелким.

Короткая пауза.

– А где Шелепин? – произнес Санек. – Шелепин! – закричал Санек. – ШЕ-ЛЕ-ПИН!

– Он… Он же караулил, – отозвался Сергей Зубарев.

– Твою ж… – послышался голос Санька.

Все вдруг осознали, что Шелепин не отзовется, сколько его не кричи. А на вопрос: почему? Всем был красноречивый ответ. Снаружи был туман и его острый нашатырный запах говорил о том, что он был кислотным.

Ожидания затянулись на два часа.

Поднявшееся Солнце рассеяло туман, давая всем возможность выйти наружу. В дымке серых облаков зияли просветы голубого неба, из которых на землю падал утренний свет. Туман рассеялся, но запах нашатыря все еще висел в воздухе и, во избежание риска, все были в повязках на лицо. Весь лагерь искал несчастного Шелепина. Лишь через час его обнаружил Макс.

– Сюда! – сипло прокричал Макс.

Он был у реки. Все сбежались посмотреть. Но как только все увидели тело, девушки, издав испуганный стон, затыкая руками рты, отворачивались или уходили. Дети глядели молча, не отрываясь, а мужчины задумчиво разглядывали тело. Лишь собака недоумевала.

Шелепин лежал на животе в неестественной позе. На его задеревенелом теле был изъеденный кислотой комбинезон. Его левая рука держала горло, а правая корявой культей тянулась в сторону лагеря. На его лице была гримаса жуткой боли, а все тело было покрыто химическими ожогами и язвами. Но самым странным было то, что его штаны были спущены. Но Санек сказал, что это как раз не странно. По всей видимости, он отошел по нужде, и туман накрыл его. Видимо он пытался закричать, но от боли в горле не смог. Вдыхая все больше и больше кислот, он заметался, упал и попытался ползти в сторону лагеря, но… Не сумел. Легкие полные кислоты разъелись, заполнившись кровью, и он захлебнулся.