Максим Форост - Вперед, государь! Сборник повестей и рассказов

В глазах Дивы что-то затуманилось – мутное, зыбкое. Она тоскливо глядела перед собой. Её золотые волосы растрепались и, освобождённые, легли ей на плечи. Царевич молчал.

– Ну, что уставился, наречённый? – не выдержала Прея. – Хороша, да? Не такие, как ты, мне это говорили! А ты меня похищал из отцовых чертогов? Ты уносил меня из-за сорока гор и морей? Я же сама тебе явилась, сама прямо в руки отдалась, квакушкой-то. Мосты с дорогами тебе надо, дворцы с садами? Ой, да на здоровье!

Она выхватила спрятанное на груди золотое яблочко да с досады так высоко его запустила, что царевич из избы выскочил посмотреть, скоро ли вернётся. Не увидел. Новую дыру в крыше увидел, а золотого яблочка и нет нигде. Унеслось в утреннее небо, к последним звёздам. Царевич растерялся, плечами пожал, поохал. Тут-то изба на болоте в желанный дворец с садами и превратилась.

Пировали у царевича тем вечером на славу. Все бояре признали: гуляние у наследника вышло ещё лучше, чем в царёвом тереме. Угощали допьяна, кормили досыта. Гости плясали, топтали кедровые полы, кидали кости за хрустальные окна и пугали в саду лебедей и оленей.

Князь-королевич один на один подскочил к Живе, что сидела унылая и скучная, и зачастил винным шёпотом, к самому её лицу наклоняясь:

– С вечера до утра гуляем, Солнце моё, а с утра – до самого полудня. Ты поняла меня, Дива? До полудня гуляем!

– Гуляй, – лениво бросила Жива, – празднуй. Я поутру стану болотным чудом.

– Не смей! – поперхнулся царевич. – Все помрут с перепуга, ты что! Ты должна веселить и угощать моих гостей до полудня.

– Мне нужно прятаться, я уже объясняла, – голос у Солнца был холоден. – Мой солнечный жар скрывает только эта шкура.

– Да в печку твою треклятую шкуру! Ох, прав был советник: пока не смиришь тебя, пока не покоришь, добра и не жди.

– В печку? А ты попробуй, – Диве стало всё равно. Она даже отвернулась.

Королевич схватил со стола нож и ринулся в женину спальню. Там раскидал её вещи, нашёл болотную кожу и располосовал на ремни. Ремни для верности и вправду сжёг в печке. Проследил, чтобы сгорели дотла, и разворошил угли.

Когда он вернулся к гостям, Жива-Солнце была весела и с поволокой во взоре танцевала с тем самым советником.

– Ай да молодец, – протянула Прея, когда царевич мог её услышать. – Вот спасибочки, вконец освободил меня.

Поутру ничего не произошло. Хотя царевич боялся, что Прея-Солнце вспыхнет огнём, а огонь без следа спалит всё это выстроенное великолепие. В самый полдень, когда гулянье с угощеньем продолжалось в саду, небо внезапно потемнело.

Затмение было чёрным, как вороново крыло. Дымчатое небо затянул мрак. Всё померкло как ночью. Одна Царевна-Солнце вспыхнула розовым светом. Дива испуганно обхватила себя за плечи – так делают женщины, когда их застигают без одежды.

Не скроешься! Неудержимый свет её выдал. Налетела буря, туча завращалась над ней, выискивая, – так кружит над добычей хищник. Деревья в страхе поникли. Сады, дворец, мосты, дороги сами собой растворились, как растворяется облако. Вопя от испуга, гости попадали в грязь, кто-то хлебнул болотной жижицы. Над лесом завертелся столбом чёрный вихрь. В вихре возник некто, обликом сходный с человеком, но только чёрный и с крыльями как у ворона.

– Ворон Воронович, – тихо, как в истоме, протянула Дива.

– Встретились… – проговорил голос из вихревого столба. – Не соврала Сова-птица Ночная Зарница. Стоишь одинокая, негордая, без самодовольства. Неужто пойдешь за меня после стольких-то лет. Разве ждала?

– Ждала? А ты разве спросишь… – странный голос у Дивы: то ли покорный, то ли отчаянный, будто на лихое приключение отважилась.

– Спрошу!

Вихрь Ворон Воронович раскинул за спиной крылья. Чёрный столб закружился, завыл, возрос в самое небо. Жерло вихревого смерча стало шире и захватило Диву-Солнце, Красу Ненаглядную. Куда смерч унёс Солнце – за горы, за край мира или прямо в чёрное небо, – никто из утопающих в болоте бояр не видел.

II

Однажды всадник над ней проскакал. Прямо по макушкам деревьев – высоко-высоко, а сам белый и на белом коне. Зверяница подняла голову, да опоздала – всадник скрылся. За ним и второй проскакал: сам красный, а конь под ним рыжий, прямо пламенный. Зверяница кричала ему, махала руками, но красный всадник с высоты даже не глянул. Третьему, чёрному как ночь всаднику, уже и кричать сил не было – изнемогла Зверяница.

«…Как ты говорил ей, приёмный батюшка? Земной лес кончится, и начнётся небесный, так? За её спиной остались три леса, три реки и три горы до небес! Она в прах истоптала обувь, истёрла в пыль дорожный посох, а заветный Лес всё не открывался! Не всякому он откроется, а лишь тому, кого Судьба примет…»

Дом ягой Бабы открылся внезапно. Оборвался ельник, распахнулась поляна. Зверяница упала наземь и отдышалась. Заветный дом был сложен из брёвен, у него были птичьи ноги, и на них он медленно поворачивался.

«…Да, поворачивался. Так медленно поворачивается мир, если смотреть на него с небосвода…»

Зверяница кое-как добралась до порога и приоткрыла дверь. В доме рожала ягая Хозяйка. Она раскинулась на лежанке посреди избы. Широкое чрево, тучные бёдра, тяжёлые груди – вечно беременная, она вечно рожала: кому добрую судьбу, а кому злую долю. Рождённый плод весело хихикал, взмахивал крылышками и улетал. А ягая Баба, не уставая рожать, плела из тысячи нитей кружево – пути и судьбы всего живого.

«…Судьба-Доля, Старуха-Земля, ягая Баба – всё это я. Ягода – это плод, ягодь – плодовитое пышное тело, ягая Баба – Мать всего мира. Могу быть ворчливой, могу и подобреть беспричинно. Зверяница всё же нашла меня. К этой полуднице я, кажется, отношусь по-особому. Зверяница-то и зовёт меня по-своему, не так, как все другие…»

– Мамочка, – несмело позвала Зверяница, прикрывая дверь, чтобы не сквозило.

Ягая Баба искоса зыркнула, но не оторвалась от кружева:

– Много вас у меня! Всех не упомнишь… Зверяница! – она вдруг вскочила. – Зорюшка моя, звёздочка вечерняя, – очередной новорожденный плод каркнул, мотнул горбиком и улетел.

«…Вот так ягая Матушка, да! Наградила кого-то горбатой судьбой! Так я же не со зла да и не по оплошности: ведь надо, чтобы и невзгоды кому-то достались. Они-то без вас, без людей, как сироты…»

Зверяница мельком глянула, выискивая в её кружеве знакомые нити-судьбы.

– Не чаяла, что отыщешь меня, – заохала Баба, засуетилась и собрала всё плетение в широкие ладони, с глаз долой. – «…Нечего ей чужие судьбы разглядывать…» – Солнце-то, твоя хозяйка, здорова ли? Ведь не зайдёт ко мне в избушку-то…

– Не суждено ей, наверное, – Зверяница кисло сморщилась. – У Солнца своя дорога. Простым Стихиям не чета.