Евгений Лукин - Семь тысяч Я

– Ну-ка, ну-ка, изложи…

Я изложил.

Вообще-то я редко когда высказываю начальству свои мысли, но если уж выскажу… Молчание длилось секунды три. Заместитель опомнился первым.

– А, собственно, почему бы и нет? – с опаской поглядывая на шефа, промолвил он, и сердце мое радостно встрепенулось.

Шеф затряс головой.

– Ты что, хочешь, чтобы я отпустил его в тринадцатый век ОДНОГО?

– Да почему же одного? – поспешил вмешаться я, очень боясь, что предложение мое сейчас зарубят. – Меня же тоже будет семь тысяч!

Шеф вздрогнул.

– Ты вот что, сынок… – сказал он, почему-то пряча глаза. – Ты пойди погуляй пока, а мы тут посоветуемся… Только далеко не уходи…

Я вышел в коридор и, умышленно прикрыв дверь не до конца, стал рядом. Профессиональная привычка. Кроме того, там, в кабинете, решалась моя судьба: расквитаюсь я с моим подопечным за сетку из витого капрона или же дело передадут другому? Запросто могли передать. Что ни говори, а были у меня промахи в работе, случались…

Я прислушался. Начальство вело ожесточенный спор, погасив голоса до минимума. В коридор выпархивали лишь случайные обрывки фраз.

ШЕФ: …не представляешь… дубина… таких дел натворит, что… (Это он, надо полагать, о моем подопечном.)

ЗАМЕСТИТЕЛЬ: …клин клином… ручаюсь, не уступит… (А это уже, кажется, обо мне.)

ШЕФ: …семь тысяч! Тут одного-то его не знаешь, куда… хотя бы руководителя ему… (Вот-вот! Это как раз то, чего я боялся!)

ЗАМЕСТИТЕЛЬ: …ну кто еще, кроме… семь тысяч – почти двадцать лет… а там и на пенсию…

Последнего обрывка насчет пенсии я, честно говоря, не понял. При чем тут пенсия?.. Вскоре меня пригласили в кабинет.

– В общем так, сынок… – хмурясь, сказал шеф. – Мы решили принять твое предложение. Если кто-то и способен остановить этого придурка – то только ты…

Утро 31 мая 1223 года выдалось погожим. Опершись на алебарду, я растерянно оглядел окрестности. Как-то я все не так это себе представлял… Ну вот, например: я иду перед стройной шеренгой воинов, каждый из которых – я сам. Останавливаюсь, поворачиваюсь лицом к строю и на повышенных тонах объясняю ситуацию: вон там, за смутной линией горизонта – река Калка. А за теми холмами – войско из семи тысяч авантюристов. Или даже точнее – авантюриста. Что от нас требуется, орлы? От нас требуется умелым маневром блокировать им дорогу и не дать вмешаться в естественное развитие событий…

И вот теперь я стоял, опершись на алебарду, и что-то ничего пока не мог сообразить. Остальные-то где? Кажется, я прибыл слишком рано.

Тут я вспомнил, что пехотинец-одиночка для тяжеловооруженного конника – не противник, и в поисках укрытия двинулся к виднеющемуся за кустами овражку.

– Эй, с алебардой! – негромко окликнули меня из кустов. Я обернулся на голос, лязгнув доспехами. В листве поблескивал металл. Там прятались вооруженные люди. Лошадей не видно, вроде свои.

– Быстрей давай! – скомандовали из кустов. –Демаскируешь!

Я пролез сквозь чашу веток и остановился. Передо мной стояло человек десять воинов. И еще с десяток прохаживалось на дне овражка. Из-под светлых шлемов-ерихонок на меня отовсюду смотрело одно и то же лицо. Мое лицо. Разве что чуть постарше.

– Который год служишь?

Тон вопроса мне не понравился.

– Да что ты его спрашиваешь – и так видно, что салага, – хрипло сказал воин с забинтованным горлом. – Гляди-ка, панцирь у него… Ишь вырядился! Прям «старик»… А ну прими алебарду как положено!

Вот уж чего я никогда не знал – так это как положено принимать алебарду.

– Вконец «сынки» распустились! – Хриплый забинтованный недобро прищурился. – Кто давал приказ алебарду брать?

– А что надо было брать?

– Топор! – негромко, щадя простуженное горло, рявкнул он. – Лопату! Шанцевый инструмент!.. Если через голову не доходит – через ноги дойдет! Не можешь – научим, не хочешь – заставим! С какого года службы, тебя спрашивают?

– Да я, в общем-то… – окончательно смешавшись, пробормотал я, – в первый раз здесь…

Ко мне обернулись с интересом.

– Как? Вообще в первый?

– Вообще, – сказал я.

– А-а… – Хриплый оглядел меня с ног до головы. –Ох, и дурак был… Панцирь прямо на трико напялил?

– На трико, – удрученно подтвердил я.

– К концу дня плечи сотрешь, – пообещал он. – И алебарду ты тоже зря. Алебарда, брат, инструмент тонкий… И, между нами говоря, запрещенный. В тринадцатом веке их на Руси еще не было… Ну-ка, покажи ему, как правильно держать, – повернулся он к другому мне – помоложе.

Тот принял стойку «смирно» – глаза навыкате, алебарда у плеча.

– Вот, – удовлетворенно сказал хриплый. – Так примерно выглядит первая позиция. А теперь пару приемов. Делай… р-раз!

Всплеснуло широкое лезвие. Мне показалось, что взмах у воина вышел не совсем уверенный. Видимо, хриплому тоже так показалось, потому что лицо его мгновенно сделалось совершенно зверским.

– Который год службы? Третий? Три года воюешь – приемы не разучил?

Ситуация нравилась мне все меньше и меньше.

– Пятый год службы – ко мне! Есть кто с пятого года службы? Ну-ка, собери молодых и погоняй как следует. До сих пор не знают, с какого конца за алебарду браться!

Веселый доброволец пятого года службы сбежал в овражек и звонко приказал строиться. Кое-кто из молодых пытался уклониться, но был изъят из кустов и построен в две шеренги.

– Делай… р-раз!

Нестройно всплеснули алебарды.

– А ты давай приглядывайся, – посоветовал мне хриплый. – И дома начинай тренироваться. Как утром встал – сразу за алебарду. Раз двадцать каждый удар повторил – и под душ. Днем-то у тебя здесь времени уже не будет…

Вдалеке затрещали кусты, и вскоре на той стороне овражка показались еще человек пятнадцать воинов – крепкие мужчины средних лет. Несколько лиц (моих опять-таки) были обрамлены бородами разной длины. А самый старший воин – гладко выбрит. На плечах вновь пришедших покоились уже не алебарды, а тяжелые семиметровые копья.

– Делай… три! – донеслось из овражка.

– Это еще что такое? – удивился бритый. Он шагнул к обрывчику и заглянул вниз.

– До сих пор алебардами не владеют, салаги! – пояснил хриплый. – Вот решили немножко погонять…

– Отставить! – рявкнул бритый. – Какой еще к черту, тренаж? Нам сейчас марш предстоит – в пять километров! Давай командуй общее построение!

Хриплый скомандовал, и воины, бренча и погромыхивая доспехами, полезли из овражка. Поскольку все были одного роста, выстроились по возрасту. Я уже начинал помаленьку разбираться в их (то есть в моей) иерархии. На правом фланге – «деды»: загорелые обветренные лица, надраенные до блеска старенькие брони и шлемы. Собственно, это были одна и та же броня и один и тот же шлем – из нашего запасника. Пятый год службы играл роль сержантского состава. Он занимал центральную часть строя. Дальше располагались «молодые» и, наконец, на левом фланге – самая салажня: в крупнокольчатых байданах, в шлемах-мисюрках, не спасающих даже от подзатыльника, и с шанцевым инструментом в руках.