Максим Дегтерев - Карлики

- Хорошо, если вы так настаиваете... Я расскажу, но исключительно из симпатии к вам, поскольку теперь я вижу, что Перк на ваш счет ошибался...

- А что Перк сказал обо мне? - Я попытался поймать его на слове.

- Теперь это уже не важно. - Моя попытка не удалась. - Скажите, как вы думаете, человек по природе своей порочен или нет? - неожиданно спросил Франкенберг. Мне показалось, что он уж слишком издалека начал.

- Непонятно, где начинается человеческая природа, а где заканчивается...

Профессор улыбнулся:

- Ваш ответ вполне в духе человеческой природы. И это несмотря на то, что вы хотели ответить максимально неопределенно. Нет, правильнее сказать так: именно неопределенность и является одной из основных составляющих человеческой природы.

Я возразил:

- Ничего удивительного - ведь нельзя и слова сказать, чтобы потом не посмеяться над тем, что сказано. В конце концов, вся природа состоит из определенности, то есть законов физики, и неопределенности, которая тоже своего рода закон физики.

- Ну да, добавьте сюда свободу воли, и вы получите человека, согласился Франкенберг и, непонятно чему улыбаясь, уставился в окно.

Мне пришлось напомнить ему о том, с чего он начал:

- Вероятно, вы спросили меня о порочности и непорочности, потому что сами знаете ответ?

- Ответ давно известен. Человек порочен, что бы вы там ни подразумевали под "человеческой природой". Порочен не в бытовом смысле, а, если так можно выразиться, в библейском. То есть несовершенен.

- Это разные вещи, - уточнил я, - порочность и несовершенство. Насчет несовершенства никто не спорит.

- Нет, эти, как вы сказали, веши прочно взаимосвязаны, - возразил он, - порочность - это внешнее проявление несовершенства. А наука имеет дело с внешним, с тем, что на поверхности - с наличием, так сказать. И ищет связи. Но что мы имеем в наличии? Мы имеем простой факт: так называемое "открытое общество", то есть общество, в котором недостатки каждого уравновешиваются недостатками остальных, оказалось наиболее эффективным с исторической точки зрения. Следовательно, речь идет уже не просто о недостатках, а о глубоко укоренившейся порочности всякого человека. Недостатки - это то, что можно подправить, устранить, в конце концов - хотя бы осознать. Порочность можно только уравновесить еще одной - такой же. Открытое общество вынуждено тратить огромные ресурсы на поддержание собственной стабильности, своего существования - точно так, как работающий человек тратит часть заработанных денег на лекарства, чтобы иметь силы ходить на работу, а он должен на нее ходить - иначе не сможет оплатить лекарства. Как общество в целом сжигает свои ресурсы, так и каждая отдельная личность тратит силы на поддержание в равновесии себя, отдельного члена этого общества. Я подхожу к другому примеру распыления ресурсов - сексуальной раздвоенности. Она выжигает человека изнутри, заставляет человеческую душу вечно скитаться в поисках другого, способного дать ей целостность, покой... Поиски бесплодны, ибо самой природой они задуманы быть бесплодными. Природа заставляет нас вести поиски вне себя, в то время как ответ - внутри нас самих... Как проклятие, над нами висит дуализм - дуализм во всем - в обществе, в теле, в душе, наконец. Все это давно известно. Вопрос - есть ли такому положению вещей альтернатива? Ответить на него можно лишь создав альтернативную модель рефлектирующего сознания. Раньше я говорил - альтернатива должна быть несовершенное не может быть в единственном числе. Несовершенное может быть лишь частью целого. Следовательно, есть и другие части того же целого. И я их нашел. Поэтому теперь я говорю - альтернатива есть. Модель рефлектирующего разума, предложенная давным-давно Лефевром, свою задачу выполнила - надо идти дальше, изменяя сублимационное число. Говоря общими словами, человек находится в тупике, потому что не может как следует взглянуть на себя со стороны, выйти за пределы своего "Я", если угодно. Следовательно, это должен сделать за него кто-то другой...

- И этот другой - это вы, - догадался я, - вы решили заняться улучшением человечества? Профессор досадливо поморщился:

- Ну что вы! Какое там улучшение! Да и к чему? Человечество - оно такое, какое есть, поскольку так задумала природа. А улучшать... Улучшать можно только себя, и не я придумал, что совершенствование - путь сугубо индивидуальный, и реализуется он через творчество. Тот, кто первый изобрел телескоп, усовершенствовал, таким образом, человеческий глаз. Мои гномы такие же орудия сознания, как телескоп - орудие или, вернее, инструмент для наших глаз. Но в то же время это орудие является мыслящим, сознающим себя и окружающий мир. Вы понимаете, в чем разница между моим открытием и всеми предыдущими человеческими открытиями? Я сотворил разум, способный посмотреть на мир другими глазами!

Я возразил, но скорее из чувства противоречия, чем из-за непонимания:

- Да таким творчеством семейные люди занимаются несколько раз в неделю - в зависимости от темперамента...

- Ваше замечание безусловно остроумно, но не более того, - сказал он в ответ - да так, что не оставалось никаких сомнений - Франкенберг не считал мое замечание не только остроумным, но и даже просто - умным.

Профессор продолжал:

- Простите за трюизм, но дети - они тоже люди, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нет, я творю нового Адама Кадмона, нового первочеловека, андрогина, объединяющего в себе всю человеческую раздвоенность. Первочеловека, способного к неограниченному познанию, ибо он сможет по собственному желанию быть и внутри, и одновременно вне всего сущего. Он будет одновременно всем и никем - ведь только так можно и испытать Мир и посмотреть на Мир со стороны. Но сейчас у меня есть только четыре гнома, они - это первые четыре шага к пониманию природы разума, и каждый шаг - совершенней предыдущего. Они - это мой пробный шар, но и он способен пробить брешь в антропоцентристском самомнении и проложить путь для постижения истинного единства природного и разумного. Гномы - знающие существа - освободят дорогу для Великого Нуса, для его следующего шага. И пусть я уже не застану тот момент, когда этот шаг будет сделан, - как любой творец, я мечтаю, чтобы мои творения пережили меня...

С того момента, как он помянул Адама Кадмона, я перестал его понимать. Слова профессора все больше и больше наполнялись пророческим пафосом, а я сидел и хлопал глазами - вести беседу в подобном ключе я не был готов. Да и когда мне было готовиться, ведь события развивались слишком быстро, и с некоторого момента - независимо от меня. Нить его рассказа окончательно от меня ускользнула. Заполняющие кабинет загадочные безделушки постоянно отвлекали мое внимание. У Шефа, кроме терминала, на столе нет ничего. Правда, его дурацкая медная проволочка отвлекает внимание больше, чем если б на его столе стоял магический кристалл. С другой стороны, я бы сильно удивился, если бы среди обилия таинственных предметов у Франкенберга не нашлось магического кристалла. И он был - прозрачный икосаэдр на невысокой бронзовой подставке. Я не знаю, насколько он и в самом деле магический, но когда я стал наблюдать, как все вокруг отражается и преломляется в его треугольных гранях, мне показалось, что каждая грань обращается с реальностью по-своему. Легче всего это можно было проследить на примере изображения самого профессора. В то время как одна, ближайшая ко мне, грань была полностью согласна с моими глазами и изображала Франкенберга седым старцем, произносившим речь не мне, но к Вечности, другая, словно насмехаясь и над соседкой, и над хозяином, демонстрировала мне разевающую рот глупую рыбу в шутовском наряде звездочета. На третьей грани профессор вообще молчал и хитро так поглядывал в мою сторону. В какой-то момент мне показалось, что он едва заметно подмигнул...