Борис Лютин - Забытый полигон

Сергей давал указания, где размещать людей и сколько. Он стремился к коридору, к тому коридору, который соединял служебные помещения по обслуживанию участка подземной дороги в этом секторе. По карте там, в конце коридора должна была быть дверь, а за ней переход в очередной отсек подземного города, по своим размерам даже немного больший, чем тот, в который они спустились. И он нашел что искал. Такая же металлическая, мощная дверь, как и на входе в бункер разделяла отсеки подземного города. Сергей достал фотографию документа, посмотрел на нее внимательно и подошел к двери с намерением набрать код, но вдруг увидел, что она приоткрыта, совсем чуть-чуть. Он потянул, и она легко отворилась, даже без особых усилий. Он покачал ею влево, вправо. Его удивило, что на входе такая же дверь поддалась с трудом. Внимательно приглядевшись, Сергей заметил, что петли, на которых висела дверь, явно кто-то недавно смазал. Вывод напрашивался сам собой. Ее поддерживали в рабочем состоянии и, судя по всему, пользовались.

Света сидела на широком бетонном крыльце здания, смотрящего на мир пустыми проемами окон. Когда-то они с мужем работали здесь. С глубокой тоской смотрела она на тусклый свет луны, пробивающийся через толщу пепла. Порой в редкие ночи можно было даже рассмотреть свет «Венеры», которая в прошлой жизни первая показывалась на вечернем небосклоне и светила ярко, намного ярче все остальных звезд. Казалось, что она главенствует над всеми звездами, что именно она выпускает их на небо, а утром собирает и, убедившись, что никто не остался, сама тает в утренней заре. Но это все были воспоминания. Сейчас увидеть маленькое пятнышко и то счастье, напоминание, что вокруг все-таки остался мир.

«Мир, какое емкое слово», – думала Света. «Как безрассудно мы использовали это слово, сами хоть и зная, но, не осознавая его значения. Не обращали внимания на то, что даже в самом слове заложено – в мире должен быть мир. Что это – не разделимые значения, что это – одно целое. Сначала мы разделили слово на два значения, употребляя его как определение пространства, в котором живем, и отношения между людьми. Затем и эти два значения разбили на осколки. Пространство поделили на страны, области, города. Человеческим отношениям тоже нашли определения: дружеские, теплые, холодные, враждебные. А в конце и вовсе уничтожили, уничтожили все; и те осколки, из которых состояло пространство и… самих людей. Нет теперь „мира“, никакого. Нет ни пространства, ни отношений. Некому делить это всеобъемлющее слово».

Света глубоко вздохнула. Дышать в противогазе было тяжело. Она шумно вдыхала и выдыхала эту смесь через фильтр, которую трудно было назвать воздухом. Кислорода не хватало. Вернее для поддержания жизнедеятельности организма его было достаточно, но присутствовало постоянное чувство, что он вот-вот кончится. Вдыхаемая смесь имела свой запах, свой вкус, вкус заточения. Она вдыхала спертый, с привкусом воздух и вспоминала вкус другого, чистого, наполненного озоном после дождя. Или, бывало, с необъяснимой тягой ей казалось, что именно сейчас она вдохнет тот вкусный, ароматный воздух на цветочной поляне поутру. Мозг сопротивлялся действительности. Он не готов был умирать.

Света не могла привыкнуть к жизни крота. Не могла привыкнуть к мысли, что теперь здесь ее дом. Не могла даже поверить, что все то, что произошло с ней за последние годы, реальность. В те редкие ночи, когда ей удавалось выйти на поверхность, ей казалось, что она состоит из двух разных людей. На поверхность поднимается один, а под землю спускается другой. Она даже задумывалась, что наверно это какая-то форма сумасшествия.

Она не видела Солнца с того самого дня, как они спустились под землю. Говорят, оно исчезло через три дня после начала катастрофы. На четвертый день пыль и пепел заволокли все вокруг, мгла легка на бренную землю и… не ушла. На пятый и шестой день она все сгущалась и сгущалась. Люди тогда выходившие на поверхность рассказывали, что ощущали как мгла залазит под защитный костюм, пробирается через фильтр и оседает в легких.

Спустя год люди снова начали подниматься на поверхность, но только по ночам. Днем ядовитое Солнце палило так, что даже в костюме находится на поверхности было не безопасно.

Света сидела и воспоминания сами возникали и уводили ее в прошлое и конечно в тот день, когда все кончилось. Такая тоска, такая грусть накатывала каждый раз, когда она поднималась на поверхность, самый раз пулю в лоб пустить.… Ну, нет, пока есть о ком беспокоиться, о ком заботиться она будет жить, будет, назло этой поганой судьбе.

Вновь и вновь и мыслями и чувствами Света возвращалась к событиям двухлетней давности. Она со своим мужем Николаем и двумя сыновьями близняшками спускались вот по этой лестнице в бомбоубежище, чтобы из него войти в подземный бункер, который предназначался как временное убежище в случае опасности ядерной войны. Света на тот момент не воспринимала все происходящее как реальную опасность. Скорее это было очередное учение. И когда она взяла на руки Артема, а Николай Никиту, чтобы толпа не задавила детей, она даже пожалела, что не осталась дома. Ну получила бы завтра выговор от начальства, зато дети не получили бы шок.

Впервые Света ощутила страх, когда вместе с потоком толпы оказалась за дверью разделяющую бомбоубежище от бункера. Подземелье, замкнутое пространство, толпа уносящая тебя еще глубже и никого вокруг. Все окружающие лица вдруг перестали восприниматься как люди. Даже знакомые, вот Людка соседка, а вот Семен слесарь, местный выпивоха с детьми, казались неестественными, совсем не знакомыми существами. Всем этим людям здесь было не место, как, впрочем, и ей самой. Рядом не оказалось ни одного близкого человека. А близкий человек, как она вдруг осознала, у нее был только один, ее муж. Вот здесь она и начала тихо паниковать, крутя головой в разные стороны в поисках Николая. Но его не было. Она даже хотела повернуть назад, но толпа толкала ее все глубже под землю. Света лишь крепче прижала Артема и поклялась себе больше никогда не расставаться с мужем после того, как закончатся учения.

Она вместе с толпой бесконечно все спускалась и спускалась, и с каждой ступенькой что-то сверху все больше давило и сжимало голову. От этого реальность растворялась, а взамен заполняла растерянность. Где-то уже на полпути Света почувствовала себя зверем, которого обложили со всех сторон. Ни свернуть с пути, ни повернуть назад. Впереди только опасность, которую ни избежать, ни отсрочить. Даже остановиться нет возможности. Словно почуяв материнскую растерянность и панику, Артем расплакался, заерзав на руках. Итак руки отваливались от напряжения, а тут еще сынок стал выворачиваться и канючить. «Ну, ну, – уговаривала Света сына. – Еще чуть-чуть, потерпи. Скоро дойдем. Совсем немного осталось». Она покачивала его на руках, продолжая спускаться. Артем не успокаивался. Детские слезы падали на грудь Светы, обжигая кожу. «Ну ты ведь хочешь увидеть папу, Никиту?» – Артем кивал головой и размазывал слезы маленькими ладошками. – «Ну вот, сейчас дойдем. А там нас папа ждет с Никитой». Свете так хотелось уже куда-нибудь дойти, и чтобы там непременно был муж со вторым сыном. Уже тогда внутри все сжималось от мысли, что они разлучились навсегда.