Алексей Барон - Эскадра его высочества

— Как не знать, — все еще сонно сказал эпикифор.

Обрат Одубаст, матерый сострадарище, интуитивный атеист, хорошо упитанный эскандал и безраздельный оплодотворитель всея деревни Грибантон был непоправимо разбужен самым неподобающим его сану, чину, времени, месту и образу жизни способом. То есть после бани, среди ночи, да еще и в постели у лучшей из любовниц.

— Тэ-экс… И что за дела? — зловеще поинтересовался Одубаст, крайне утомленный амурными достижениями и бесплодными поисками псевдоэпикифора. — Ты, олух, язви тебя, язык проглотил или как?! В чем дело, спрашиваю!!

Деревенский альгвасил, экая, мэкая, кланяясь, виляя задом и пятясь, все же выдавил из себя нечто членораздельное:

— Э-э… Проконшесс. Это самое… пожаловали.

— Какой еще проконшесс? Чем он там пожаловал?

— Да Святой Бубусиды проконшесс, вашество… именем Хрюмо. А пожаловал своей персоной, стало быть.

— Ну да? Из самой Бубусиды? Врешь!

— Да чтоб мне в Аборавары провалиться!

— Ого…

Все люди для Одубаста давным-давно делились только на две категории, — на тех, кто ниже, и с кем он мог делать все, что хотел, и на тех, кто…

Он скатился с лежанки, сунул ноги в сапоги. Спешно застегиваясь через две пуговицы, выскочил на крыльцо.

Ночь была пасмурная. Во мраке ослепительно сияли факелы. Их держали трое всадников в надвинутых на лица орденских капюшонах. Четвертый факела не имел, зато имел осанку столь внушительную, что у Одубаста подкосились коленки.

— Спим, значит, — проскрипел внушительный всадник. — Почиваем?

И вдруг рявкнул:

— А службу кто за тебя нести будет, окайник?!

Скопившиеся у крыльца грибантонские бубудуски попятились.

— Кто за вас лжеэпикифора померанского ловить будет, бездельники?! — продолжал бушевать грозный посланник Бубусиды. — Дармоеды, буржукты!

— Так ловим, ваша просветленность, — промямлил Одубаст. — Денно и нощно…

— Да? И нощно, значит? Вижу, вижу… У рогаток даже документов не спросили!

Одубаст втянул голову в плечи.

— Факел сюда! Ну-ка, подойди ближе, эскандал. Что видишь?

Проконшесс протянул левую руку. Перед своим носом Одубаст узрел намотанную на черную перчатку цепочку. А на цепочке поблескивала желтым многоугольная пластина со страшными вензелями.

— Пайцза… — прохрипел Одубаст.

— В самом деле? — удивился проконшесс. — И какая?

— Золотая пайцза Санация…

Грибантонские бубудуски дружно отхлынули за пределы светового круга. Им, как и любому сострадарию, было известно, что золотая пайцза ордена дает право расстрела на месте. Между тем рядом с проконшессом находился грузный верзила с коротким арбалетом в руках. Самое что ни на есть оружие Пресвятой Бубусиды…

Одубаст отхлынуть не мог. Поэтому рухнул на колени.

— Что прикажете, ва-ваша…

— Прикажу? Четырех свежих лошадей, вот что прикажу. Оседланных, болваны!

Подвели оседланных.

— Хорошо, — небрежно кивнул проконшесс. — А теперь слушайте главное. Покаянского лжеэпикифора до сих пор не поймали потому, что теперь он носит маску очень похожую на лицо. Но маска приметная: скулы широкие, глаза узкие, брови сросшиеся на переносице. Да еще на ней усики черные, тоже узкие. Ну, эскандал, повтори.

— Скулы широкие, глаза узкие… сросшиеся брови… усики черные.

— Похоже, память не совсем отшибло, — с сожалением признал грозный бубудуск. — Ладно, слушай дальше. Именем базилевса-императора приказываю оного человека уничтожить! Ловить и не пытайтесь, это дорого обойдется. Понял ли, эскандал прелюбодейный?

— Так точно, ваша просветленность! Уничтожить. Это понятно.

— Помни, вражина ловкий. Да и охрана с ним, человек десять. Как только появится, в разговоры не вступать, стрелять сразу на поражение! Иначе он сам головы вам продырявит. А у кого голова уцелеет, так я сам поотрываю. И тебе, владыка Грибантона, — первому.

— Будет исполнено, ва-ва…

— По местам! Второй ряд рогаток поставьте, скотины. Подводами дорогу по всей деревне чтобы перекрыли! На обратном пути заеду — проверю. Если что…

Проконшесс не договорил. Дернул за уздечку, ударил пятками в бока лошади.

За ним в переулок свернула и его безмолвная стража. С чадящими факелами, в могильных колпаках, с лицами, закрытыми черными платками до самых глаз. Того света мертвецы, нелюди какие-то…

— Бр-р, — сказала Леонарда. — Ну и морды! Признаюсь, не верила, что получится. Такой спектакль разыграл!

— Мелочи, — ответил Робер. — Несложно испугать запуганных. Только дважды этот фокус пробовать нельзя.

Глувилл оглянулся на редкие огни Грибантона.

— Вряд ли деревенские бубудуски остановят Зейрата. Они для него — семечки.

— Вряд ли, — согласился Робер. — Но на какое-то время задержат. И это время следует использовать с толком.

— Что ты задумал на этот раз? — спросила Леонарда.

— Смотрите внимательно: по дороге будут попадаться ручьи и речки, стекающие в Огаханг. Нам нужен каменистый берег, на котором лошади не оставят следов.

— Ага. Значит, мы поедем по воде?

— Да, чтобы обмануть собак.

— А Зейрат очень умный? — спросила Зоя.

— Весьма и весьма. К сожалению.

— Тогда не стоит выбирать самый первый подходящий берег.

— Почему? — с интересом спросил эпикифор.

— Зейрат именно его будет проверять. И на этом потеряет еще больше времени. Я… что-то глупое сказала, да?

Робер попридержал лошадь.

— Нисколько. Молодец, девочка, — серьезно сказал он, испытывая сильное и новое чувство — отцовскую гордость.

— Во дает! — восхитился Глувилл. — Светлая голова!

— Вся в папу, — вздохнула мама.

А дочка смущенно потупилась, глядя в конскую гриву. Впервые в жизни она услышала столько похвал сразу. И уже ради одного этого стоило покидать монастырскую келью. Зоя вдруг подумала, что только очень неправильная жизнь может заставить человека замыкаться в четырех стенах. При этом совсем неважно, как они называются — кельей, камерой, кабинетом или дворцом, поскольку совершенно одинаково горизонт в них заменяют стены.

А тут, она приподнялась в седле, и Олна тебе, и холмы, и лес, и река, и бесконечность дороги. И свежий, пахнущий прелью воздух… Такая ширь, всего так много! Вот только не было бы погони за плечами.

— Ничего, — прошептала она. — Все будет как надо.

И все шло как надо. Часу в первом они свернули с тракта и по руслу одного из ручьев выбрались к Огахангу. До места, где на карте Робера был обозначен брод, оставалось не больше километра. Но там, на берегу, они вдруг наткнулись на припозднившегося рыбака. Старого, тощего, горбатенького, с клочковатой бороденкой.

— Сюрпри-из, — протянул Глувилл.

— Откуда ты, старик? — спросил Робер.