Антон Антонов - Пепел наших костров

На самом деле боец должен был ночевать там, где скажут, но начальнику конвоя сильно не понравились взгляды, которые арестанты из обычного контингента и некоторые солдаты с татуировками на руках бросали на девушек – как арестованных, так и вольнонаемных. И он сказал об этом начальнику режима – капитану внутренней службы, который отвечал за мир и спокойствие в лагере.

Пятнадцатисуточников, правда, загнали в палатки и в фуру – их по инструкции полагалось держать в помещении и под охраной, а вот от солдат можно было ожидать чего угодно. И начальник режима решил выставить у женских вагончиков усиленные караулы. А конвоирам сказал:

– Даже и думать не смейте о чем вы сейчас подумали. Трибунал гарантирую. Десять лет расстрела через повешение. Вот когда освободятся, и я за них отвечать не буду – тогда пожалуйста. Хоть по обоюдному согласию, хоть по любви… А пока я за них отвечаю – чтобы никаких эксцессов.

Юный Леша Григораш, солдат-первогодок из интеллигентной семьи, спал у входа в вагончик очень чутко, опасаясь, что кто-нибудь может вломиться к девушкам с нехорошими намерениями.

Первым, кто попытался вломиться в вагончик, оказалась Юлька Томилина, которая действовала так энергично, что чуть не подняла общую тревогу. Во всяком случае, в женском вагончике проснулись все и в дверях в ярком свете фальшфейера, который в панике запалили часовые, появилась совершенно обнаженная девушка. К разочарованию Леши Григораша это была не Жанна, а невзрачная защитница природы, вегетарианка и противница абортов, которая оказалась ко всему прочему еще и нудисткой.

Перед сном она долго убеждала Жанну, что цивилизация несет человечеству одно только зло, а истоки этого зла лежат в изобретении одежды.

На вопрос, почему же она все-таки носит одежду, эта девочка, которую звали Ира, отвечала так:

– Когда живешь среди текстильщиков, с этим ничего нельзя поделать. Любого натуриста, который осмелится выйти в естественном виде за пределы резервации, они норовят упрятать за решетку. А похотливые самцы считают натуристок развратницами. Но это же чушь! Нудизм не имеет ничего общего с сексом.

Ирина призналась Жанне, что она – идейная девственница и считает, что секс допустим только в целях деторождения, а Жанна призналась Ирине, что она тоже идейная девственница и считает, что секс возможен только по большой любви. Тут какая-то третья девушка с третьего лежака высказала мысль, что секс вообще невозможен, особенно когда сидишь под стражей и не можешь отдаться даже стражнику, так как ему это запрещено под страхом расстрела через повешение.

Ирина немедленно накинулась на нее с яростью фурии, и Жанне стоило большого труда ее утихомирить.

– Слушайте, хватит! Давайте уже спать, – обратилась к конфликтующим сторонам еще одна девушка, которая не участвовала в споре, но Ира и Жанна еще долго шептались о проблемах бытия. И едва успели уснуть, как их поднял шум, гам и тарарам на свежем воздухе.

Ирина выскочила на улицу в том самом одеянии, которое она рекомендовала всем людям для борьбы с цивилизацией, и тут же оказалась в окружении возбужденных похотливых самцов с автоматами. Среди них присутствовала одна самка с велосипедом, которая громко требовала показать ей Жанну Аржанову, дабы убедиться, что она жива.

– Да жива я, жива, успокойся, – отчаянно зевая, сообщила Жанна, тоже выходя из вагончика.

– А ну назад! – заорали конвоиры. – Кто разрешил выходить? Отбой был давно.

– Леша, уйми их пожалуйста, – обратилась Жанна к своему новому другу, хотя тот никак не мог повлиять на профессиональных сотрудников милиции и солдат, которые старше его по сроку службы.

Но тут появились начальник режима и начальник конвоя, которым удалось унять воинов гораздо лучше. Правда, под шумок кто-то из конвоиров успел погладить голую Ирину по груди, а она успела дать кому-то другому по щеке (не разобралась во тьме) – и этот другой передернул затвор автомата с криком:

– Назад, а то буду стрелять!

Но Бог миловал. Ни одного выстрела так и не прозвучало, так что обошлось без жертв.

Капитан сходу наорал и на Юльку, и на Жанну и потребовал, чтобы Жанна вернулась в вагончик («в камеру», как он выразился), а Юлька убиралась, куда хочет, но чтоб духу ее здесь не было через пять минут.

– А как же свидания? – удивилась Жанна. – Директор так увлекательно про них рассказывал.

– Какие, к черту, свидания среди ночи?! – не унимался начальник режима. – Пусть утром приходит к директору и разбирается с ним.

– До вас так далеко ехать, – жалобно сказала Юлька, заглядывая капитану в глаза.

– Можно, я тут останусь. Я больше не буду, честное слово.

Начальник режима несколько смягчился, но все равно ответил: «Не положено».

– А если за взятку? – шепотом спросила Юлька, приблизившись к нему вплотную. – Я, в отличие от Жанны, очень давно не девственница. Так что мы можем подружиться. Пусть у меня будет свидание не с ней, а с вами.

– Ты хоть соображаешь, что говоришь?! – взорвался капитан, но говорил он негромко, причем как-то незаметно успел отвести Юльку в сторонку от общего столпотворения. – Что обо мне подчиненные скажут, ты подумала?

– Подумала, – энергично кивнула Юлька. – Они скажут, что я вам нравлюсь, и у нас с вами любовь. Большая и чистая. Вы мне, кстати, тоже нравитесь. Вы ведь не думаете, что я бы стала предлагать подобные вещи первому встречному.

– Ладно, – махнул рукой начальник режима. – Оставайся до утра в лагере. Но в арестантский вагончик тебе нельзя. Завтра поговоришь с директором – и будет, как он решит. Только имей в виду – свидания надо отрабатывать.

– В директорской койке? – спросила Юлька.

– На поле, – ответил капитан и даже головой покачал, словно желая сказать: «Ну и нравы у нынешней молодежи!» А потом подумал, что отрабатывать свидание в директорской койке, наверное, тоже можно. Директор, пожалуй, не откажется. Но сам он, как начальник режима, будет против.

Капитан все еще не хотел признать, что не только он понравился Юльке, но и она ему тоже понравилась. Однако против фактов не попрешь, и остается только одна проблема – как бы поприличнее представить этот факт перед личным составом. Или как бы поставить личный состав перед фактом, что начальник режима взяток не берет, и у него с этой девушкой просто любовь. Большая и чистая.

Взятки в это время брали другие. Особенно ценилось золото, и по Москве прокатилась волна ограблений. Сначала трясли разные злачные места – кабаки и ночные клубы, которые еще работали, хотя считалось, что еду и питье там отпускают по талонам. Богатенькие буратины по старой привычке развлекались там при полном параде, в золоте и бриллиантах, но оказалось, что это чревато.