Евгения Саженцева - Сборник рассказов, статей, миниатюр, сказок, мыслей…

Это письмо сочинила конечно же я… Впечатленная книгой «Время жить и время умирать», кот. написана Ремарком. Я лично думаю, что на войне не может быть победителей. Это зло. И я, как теолог по образованию знаю, что убийство, даже если оно произошло как защита родины, – все равно есть убийство. И людей отлучают от причастия. Если начнется война, то в первые моменты даже не будет ясно, кто прав и кто виноват. Не будет ясно и потом. Каждый напишет свою историю со своей колокольни. У каждого будет своя правда. И сейчас, когда Путин «помогает» другим странам, защищая от каких-нибудь революций, он тоже не совсем прав. И нет правды в убийстве. Задумайтесь над тем, что все правители так или иначе обманывают нас с вами для своей выгоды. И не пожелаю никому стать орудием власти, убивающей «за правду» всех без разбора. Е. Саженцева

(все герои вымышлены. все совпадения случайны)

Валера не любил, когда его называли бомжом, он был романтиком в душе и считал, что все происходящее с ним в последние годы – это временные обстоятельства. Два года назад он разругался с женой, оставив ей все имущество, вещи, мебель и просто ушел в никуда. Он сам не заметил, как медленно катился вниз. В жизни он привык любить так, чтобы ничего не иметь самому, все отдавать жене. Она ходила в золоте и норковых шубах, а он как будто бы всегда был оборванцем. Впрочем, именно сейчас его образ максимально стал похож на это слово: «оборванец». Первое время он просто слонялся по городу, пил водку в ночных заведениях. Бросил работу. У него еще оставалось некоторое кол-во денег, которые ему выплатили за непотраченные отпускные. Иногда он был в отеле. Вскоре деньги закончились. В конце концов, жизнь привела его на кладбище. В то место, где люди наиболее душевны, т.к. у них уже нет тела. Валера часто сидел на могиле у своего сына, восьмилетнего Игоря, который трагически погиб, попав под машину. Рядом была могила деда Валеры. Иногда он разговаривал с ними, будто они живы.

– Ну, как там у тебя дела, сынок? Надеюсь, лучше, чем у меня. С твоей мамой все в порядке. Наверно уже второй раз замуж вышла. Прости меня, что я так сильно изменился. Если б ты был рядом, у меня был бы стимул жить… А так…

Могила молчала, а Валера продолжал говорить, быть может порой молчание – это лучший ответ и нет лучше собеседника, чем мертвецы, хранящие тайны и умеющие выслушать.

– Дед, прости меня! – продолжил Валера, глядя уже на могилку рядом, -Дай совет, как быть дальше. Я уже больше так не могу.

Вдруг из-за спины Валерия послышался голос. Он подпрыгнул на месте, думая, что уже начал сходить с ума, но ему ответил не дед, а местные «жители» этого кладбища: Кирилл и Федор.

– Эй, приятель, чего так испугался?! Будь здоров! Я – Кирилл, а это – Федор. Смотрим, сидишь тут совсем один. Выпей лучше с нами.

– Да, пожалуй вы правы. Выпить мне бы не помешало. Только вот денег нет и уже нет возможности купить, – смущенно произнес Валера.

– У нас тоже нет денег, зато есть конфеты, которые тут подкладывают покойникам, они мертвым не нужны. Зато нам пригодятся. Сдаем конфеты вон в тот киоск, нам дают рублей 30. А на эти деньги покупаем флаконы со всякой ересью, – дешево, но сердито. Не совсем алкоголь, но для нашего положения – вполне сносно, чтоб забыться. Забыть о своем несчастье, – Глубокомысленно сказал Кирилл, в то время как Федор достал ту самую ересь.

– Понимаю. И пожалуй, не откажусь. Чертово государство! Доводит людей до того, что они собирают конфеты на могилах покойников! Черт бы их побрал! – вдруг раздосадовался Валера, слушая, как живут эти бедные люди.

Они по очереди стали пить и сидя рядом с могилой разговаривали о жизни, каждый рассказал свою печальную историю. Постепенно Валера вошел в тот образ жизни, к которому уже давно привыкли Кирилл и Федор.

– Мы ночуем тут, на кладбище, – сказал Кирилл. Федор все время почти молчал. Только иногда говорил что-то коротко: «Да…", «вот-вот».

– Да… – произнес уже третий раз Федор.

– На кладбище? Я еще не совсем «дорос» до такого. – испуганно сказал Валера.

– Здесь тепло. И это главное. Ты же не хочешь сдохнуть тут от обморожения? – сказал Кирилл.

– Объясни тогда. Как я понимаю, сдохнуть тут все же можно, к тому же прямо на своей будущей могиле.

– Ничего ты не понимаешь. Тут есть люк… Где тепло. Там есть одеяла. Мы давно их притащили. Так и зимуем, – на улице стояла зима, не было сильно холодно, но все же ночью можно было отморозить себе конечности.

– А, теперь ясно. Ну, показывайте свой «дом».

По-началу Валерию было немного жутко, ведь люк находился прямо на территории кладбища. Ему казалось, что он спускается ровно туда, где лежат все мертвые, по крайней мере чисто геометрически это было так. Хотя сам люк был достаточно уютным и «жители кладбища» устроили там некоторый комфорт, на сколько это возможно.

Валера провел ночь в новом доме. Он просыпался раза два, поднимаясь на поверхность земли, затем возвращаясь обратно. Но впервые за 2 года он чувствовал, что рядом люди, а не мертвые. Кирилл и Федор были очень добры к нему. Ведь места в люке было и так мало, но они гостеприимно впустили его в свои «апартаменты». И пускай, это звучит странно: «рядом люди, а не мертвые», – исходя из того, что он все-таки был на кладбище, но чем лучше живые, которые видели его падение вниз и никто даже не попытался подать ему руку помощи. Его друзья только и делали, что называли его дебилом, что ему пора давно забыть «эту шлюху», – так они называли его жену. А именно Федор понял его любовь. Уже через неделю Валера освоился на кладбище. Собирал конфеты, сдавал в киоск, покупал дешевые одеколоны и пил, закусывая теми же конфетами. Часто за таким распитием, случались самые задушевные разговоры.

– Кстати говоря, мы сидим на могиле моей покойной жены, – неожиданно произнес Федор, доселе мало когда говоривший, – моя любовь, моя дорогая Аннушка.

– Я очень сожалею. Царство ей Небесное, – сказал Валера.

– Ты знаешь, что такое любовь, – произнес тихо Федя.

– Да, я знаю… Если бы не любовь, я бы не сидел тут.

– Она тоже умерла? – сказал Кирилл.

– Нет, но для меня, – вздохнул Валера, – для меня умерла. Она мне изменила. Я это знаю наверняка. Прочитал ее переписку.

– Дружище, на пей больше одеколон, тебе сейчас это надо, – сказал Федя.

– Спасибо, – Валера захлебнул ересь и продолжил, – я ее до сих пор люблю. Но понимаю, что она мертва. Любить ее в жизни уже нельзя. Только оплакивать.

– Это все верно. Это истина. – Сказал Федя и тоже отхлебнул одеколона, глядя на фото своей покойной жены, – любовь может возродить нас, подарить нам великое счастье, но она одновременно и палач, отрубающий голову без всякого сожаления. Я тебя понимаю.