Сергей Ходосевич - Когда грибы цветут… Юмор и фантастика

– Я не только это знаю. Ты когда в последний раз был на работе?

– Ну, неделю назад. Так я же взял без содержания.

– Взял неделю, а пьешь уже три.

– Не может быть! – усомнился Полосухин. – Шеф меня бы уже давно вытащил в контору.

– Он был здесь, – объявила Совесть. – Да только ты у него сначала сто баксов занял, а потом с лестницы спустил. Так что нет у тебя больше работы. Ничего у тебя нет.

– А ты?

– И меня нет!

Изображение сделало Полосухину ручкой и медленно растаяло.

– Ах, ты так! – взбесился Полосухин, схватил с полочки флакон одеколона и запустил им в зеркало. Оно треснуло и верхняя половинка его со звоном осыпалась на кафельный пол. Полосухин еще и злорадно плюнул в оставшуюся часть зеркала, повернулся и сделал шаг к выходу. И в следующий момент вылетел из ванной как пробка. Потому что ему кто-то дал здоровенного пинка. Оставшегося осколка стекла как раз хватало, чтобы из него протиснулась чья-то нога с этим самым пинком.

– Это что же, выходит, что моя совесть, то есть я сам себе, дала… дал пинка? – горестно бормотал Полосухин, сидя на полу и поглаживая ушибленную часть своего непутевого организма. – А что может быть дальше? Все, завязываю с таким образом жизни!

И ведь завязал! А вскоре Полосухин снова стал отражаться в зеркале. Это к нему вернулась его совесть…

Хохот, треск костяшек домино и болтающаяся высоко на шесте оранжевая майка – вот что увидел у себя на объекте мастер Милентьев, когда вернулся из прорабской.

– Совсем разболтались! – сурово сказал он. – Живо за работу!

Строители разбрелись по объекту. Холостяк Игнашкин полез за майкой, которую он выстирал между делом.

Внезапно раздалось жужжание. Прямо на недостроенную баню опускалась какая-то оранжевая кастрюля. Из ее блестящего бока выдвинулась скрюченная клешня, помяла майку Игнашкина и затащила внутрь. Скряга Игнашкин отважно запустил в небесного пришельца кирпичом. Корабль дрогнул и опустился на баню. Послышался треск, грохот, и баня… развалилась!

Из кастрюли высыпало с полдюжины странных существ: с хоботками вместо рук, руками вместо ног. Впереди, бодро переставляя руко-ноги, вышагивало одно из этих существ, сжимая в хоботках майку Игнашкина. Видимо, главный у них.

Милентьев мрачно спросил:

– Вы кто такие? Зачем объект порушили?

Главный щелкнул каким-то аппаратом. Аппарат металлическим голосом сказал:

– Мы есть инопланет. Мы принять ваш сигнал и прибыть к вам дружба энд соотрудничь.

Строители продолжали молчать.

– Вы имейт, как это, душевный расстройство? С чем это завязано? – обратился инопланетянин к Милентьеву.

– Баню вы мне угробили, – с укором сказал мастер. – Вот с чем это завязано.

– Что такой банья? – поинтересовался аппарат-переводчик.

– Моемся мы в ней иногда, – ввел инопланетян в курс дела Милентьев. – Чаще по субботам.

И показал чертежи. Старший инопланетянин азартно засопел:

– Это для нас есть порожний дело…

Пришельцы, орудуя какими-то инструментами, в мгновенье ока разобрали завал. Их затянуло облаком пыли…

А когда пыль осела, строители увидели красавицу баню: веселую, изящную, как бы невесомую.

– Что это? – потрясенно спросил Милентьев.

– Бань-я! – хвастливо сказал вожак инопланетян.

– Вот это да! – первым очнулся Игнашкин. Он забежал вовнутрь и крикнул восхищенно:

– Шик-модерн!

Инопланетяне скромно помалкивали.

– Так-то оно так, – рассеянно бормотал Милентьев, обходя великолепное, прямо-таки неземное строение. – Эх, хоть и жаль, а делать нечего. В общем, так, парни: вот тут в углу содрать плитку, здесь – разбить стекло, соседнее заляпать… Да двери, двери не забудьте перекосить. Облицовочку снаружи кое-где поколупайте, да позаметнее чтобы было.

– Может, не надо, а? – просительно сказал Сазонов и всхлипнул. – Красота-то ведь какая!

– Вот потому и не сойдет! – жестко ответил бригадир. – С нас же потом не слезут. Будут требовать такое же качество. А мы что можем? Ну, дошло? То-то! За работу, орлы!

И «орлы» стали скрести, отдирать, ломать – только шум пошел.

– У нас так не делать. Мы вас не понять… Контакт не есть быть, – печально покаркал переводчик. – Прощевайтесь…

Инопланетяне, обиженно сопя, гурьбой повалили к своей кастрюле, задраились и взмыли в небо.

– Расстроились ребята, что ли? – сконфуженно пробормотал Милентьев. – Ну и зря. Не по-нашенски это!

– Дядя Карим, ты чего такой взъерошенный?

– Э-э, балам, вот сижу, полисыя жду.

– Зачем, кто ее вызвал?

– Я и вызвал.

– А что случилось-то?

– Что-что… Пошел на смена, забыл пропуска. Возвращаюсь, стукаю в дверь. А мине не открывают.

– Может, тетя Фарида куда вышла?

– Куда? Нощь ведь. Я опять стукаю. Наконец, открывает мне моя Фарида, моя жаным*. И какой-то она шибко ласковый. Как будто я полушка принес.

– Так у тебя получка неделю назад была, дядя Карим. Мы еще с тобой на нее пива попили.

– Вот-вот! Еще триста рублей остался, я жена отдал. Э-э, думаю, жаным, меня на мягкий хлеб не проведешь! Кино смотрю, этот, как его, анекдоты слушаю. Я в шипонер. А там – сидит! Голый, слушай, ножки крендель сделал и шалма на голова!

– Ух ты! Мулла, что ли?

– Тьфу на тебя, Петька! Этот шалма на его голова был мой шарф! Ага, думаю, вор, мой вещь хотел украсть! Жена пугал, вон сама не свой к свой мама убежал! Сейчас, говорю, сволишь, я тебе секир-башка* сделаю, обрезание ясым*! Я его поймал за этот…

– Прямо за…?

– Еще раз тьфу на тебя! За рука! Тащу его как баран из сарай и кричу: «Ты кто, зачем на мой шкаф поселился?». А он мне: «Я йог, йог!». Слышишь, брат Петька, на глаза мне врет, говорит, «йок» его тут. Как же йок*, когда бар*?

– Хе-хе, дядя Карим, йог – это вроде факира!

– Ну да, он потом так и сказал, что он – факир-макир, мой жена лешит. Это без штана лешит?! Я хватаю его за горла, а он кричит: «Уйди, я в астрале!» Я понюхал – тошно! И в шкафа, и на пол! Чушка какой-то, а не факир!

– Ой, не могу! Дядя Карим, в астрале – это когда душа из человека выходит…

– Она у этот факир-макир и вышла. Он лежит на свой… асрал, весь сасык*… вонюший, и еще издевается: я, говорит, не рваный…

– В нирване!

– Был не рваный, Петька, был! А теперь вот сижу, полисыя жду. Сам вызвал! Тюрма теперь буду жить.

– Погоди, дядя Карим! Вон, смотри, это не твой факир, босиком и в одних трусах побежал? Ату его, ату!

– Он, сволишь! Сейчас догоню, дорву ему все, что осталось, чтобы совсем йок стал! Тюрма буду жить! Я такой шеловек!