Джеймс Стоддард - Первое издание

После этого он вдруг повернулся и почти выбежал из комнаты, а я зарыдал от ужаса и безысходности. Меня трясло, как собаку, напуганную раскатами грома. Порой до моего слуха доносились какие-то звуки, но я был слишком погружен в свое горе, чтобы обращать на них внимание.

Я не знаю, сколько прошло времени — час или полдня, но наконец я успокоился настолько, что снова смог воспринимать окружающее. Почти сразу я услышал приятный женский голос, который раздавался, казалось, где-то совсем рядом.

— Ну, пожалуйста, не плачьте, — уговаривал голос. — Я понимаю — вы потрясены, напуганы, но постарайтесь взять себя в руки. Вы не один. Мы здесь, рядом с вами, и мы — такие же…

— Кто вы? — требовательно спросил я. — Где вы? Я вас не вижу!

— Я рядом с вами. Вы должны чувствовать, как я прикасаюсь к вам сбоку.

— Вы?.. Сбоку?

— Да.

Она была права. Я действительно чувствовал ее рядом с собой, ощущал ее участливое тепло.

— Кто вы? — повторил я.

— Такая же пленница, как и вы. Меня зовут Жанин Ларок.

— Почему он так поступил со мной? — спросил я, имея в виду Йона Диедо.

— Потому что он коллекционер. Он собирает занимательные истории, а что может быть интереснее, чем человеческая жизнь, изложенная во всех подробностях? — Жанин с горечью вздохнула. — По вечерам он обычно приходит в библиотеку и читает нас всех по очереди.

— Но это же… Это какое-то безумие! Этого просто не может быть!

— Скоро вы убедитесь, что все это происходит с вами на самом деле. И чем скорее вы смиритесь, тем будет лучше для вас.

Она еще что-то говорила, пытаясь утешить меня, но я был слишком поглощен своей бедой и слушал невнимательно. Мне вовсе не хотелось узнать подробности своего пленения; единственное, чего я желал, это как можно скорее снова оказаться на свободе. К счастью, даже превратившись в книгу, я сохранил способность спать, и вскоре милосердный сон заставил меня на время позабыть о безвыходности моего положения.

Разбудил меня голос Жанин, которая негромко напевала «Две серебряных песеты» — забавную и чуть грустную песенку, которая, как я помнил, была популярна года четыре назад. У нее был приятный голос, и на мгновение мне показалось, что я снова вернулся в свою комфортабельную гостиницу в самом центре Дюмона. Увы, стоило мне открыть единственный глаз и увидеть перед собой длинную комнату-нишу (а надо сказать, мое зрение тоже изменилось, утратив перспективу и объемность), как я сразу вспомнил о событиях вчерашнего вечера. Со своего наблюдательного пункта я довольно отчетливо различал свет утреннего солнца, лившийся в невидимое для меня окно и освещавший красноватые кедровые панели на стенах центрального зала библиотеки. Кроме этого я видел только книжные полки на стенах комнаты-ниши.

Не сдержавшись, я застонал.

— С добрым утром! — тотчас окликнула меня Жанин. — Вам уже лучше?

— Как можно чувствовать себя лучше? — отозвался я не слишком-то приветливо. — Да и с чего бы?..

Она не ответила, и я почувствовал легкие угрызения совести.

— Простите, — сказал я. — Я все еще слишком потрясен…

— Да, я понимаю, — согласилась Жанин.

— Но что с нами будет? — спросил я. — Что будет с моей работой? У меня свое дело, которое требует постоянного присутствия. Мне просто необходимо вернуться домой!

— Боюсь, что о доме и обо всем остальном вам придется забыть. Вряд ли вам удастся когда-нибудь туда вернуться.

— Но не может же Диедо держать нас здесь вечно!

— У книг и у волшебников есть одно общее свойство — они не умирают, хотя их можно уничтожить. Я в этой библиотеке только два года, но среди нас есть книги, которые хранятся здесь семьсот и более лет.

— Неужели ничего нельзя сделать?! — ужаснулся я.

— Только одно — мы можем подружиться. Кстати, вы не представились…

Я машинально назвал себя.

— Очень рада, Джейкоб Мамлок, — сказала Жанин. — Вы с самого начала произвели на меня приятное впечатление — у вас надежный переплет и крепкий корешок. Кстати, если вы не знали, ваш переплет сделан из очень красивой темно-зеленой кожи.

— А как выглядите вы?

— Вы сами можете узнать это, поскольку мы соприкасаемся. Знаете ли, мы, книги, можем видеть не только с помощью зрения. Попытайтесь почувствовать мой переплет; для этого вам нужно лишь немного сосредоточиться…

Я попытался сделать, как она велела, и почти сразу увидел ее. Во всяком случае, образ, возникший перед моим мысленным взором, был гораздо более реальным, чем картины, нарисованные с помощью одного лишь воображения. Я видел страницы с золотым обрезом, видел переплет из красного сафьяна, украшенный орнаментом в виде завитков. Жанин Ларок была прекрасна. Такую книгу захотел бы иметь в своей библиотеке любой коллекционер.

Она негромко рассмеялась, словно угадав мои мысли.

— Мне кажется, мы с вами сможем стать друзьями. Кстати, не перейти ли нам на «ты»? Здесь привыкли обходиться без церемоний.

— Хорошо, — согласился я и добавил после небольшой паузы: — А все книги, которые собраны здесь… все мы… Диедо держит нас для собственного удовольствия?

— Да. К тому же ему нравится кого-то унижать.

— Что вы… что ты хочешь сказать?

— Загляни в себя, Джейкоб. Нет, я хочу сказать — в буквальном смысле. Теперь ты — книга и можешь прочесть то, что написано на твоих страницах. Это просто. Даже проще, чем «увидеть» меня с помощью осязания. Закрой глаз и попытайся мысленно заглянуть в себя, обратиться к своему внутреннему содержанию.

Я не сразу понял, что она имела в виду, но после нескольких попыток мне удалось прочесть то, что было напечатано на моих собственных страницах. Я без труда разбирал слова, фразы и так же легко переходил от одной страницы к другой. Здесь было все: мои мысли, желания и мечты — и мои хитрости, ложь, все промахи и неблаговидные поступки, даже те, о которых я сам давно позабыл. Если бы я мог, то, наверное, покраснел бы — до того стыдно читать о собственных низменных страстях и вожделениях.

— Йон Диедо… он меня прочтет? — спросил я наконец.

— Да, — подтвердила Жанин. — От первого до последнего слова.

Первые дни моего библиотечного плена были самыми тяжелыми. Все время я тратил на то, чтобы отыскать выход из создавшегося положения. Когда же мне стало окончательно ясно, что спастись невозможно, я начал опасаться за свой рассудок. Так бы оно, наверное, и случилось, если бы не заботливое и внимательное отношение ко мне Жанин. Она помогла мне освоиться с моей неспособностью воспринимать перспективу: ведь теперь у меня был только один глаз. И это она научила меня изгибать переплет, благодаря чему я мог двигаться вперед или в стороны. Правда, каждый мой «шаг» равнялся десятой или даже сотой доле дюйма, и все-таки это было движение, а не полная неподвижность. Именно благодаря Жанин я научился чувствовать запах пыли, витавший в сухом воздухе библиотеки, а также ощущать тепло стоящих поблизости книг. Яснее всего я, впрочем, чувствовал близость самой Жанин, чья обложка легко касалась моего переплета. Мне нравились ее чуткость, отзывчивость и подкупающая искренность. Кроме того, Жанин была довольно разговорчива и, в отличие от меня, не подвержена приступам мрачной задумчивости и меланхолии. Не думаю, чтобы она полностью смирилась со своим жребием, однако проведенные в заточении годы научили ее держать себя в руках и не поддаваться отчаянию.