Анна Старобинец - Икарова железа. Книга метаморфоз

– Ты ведь знаешь, там обязательно будет Проверка.

Неприятно сказал, недобро, незаконченно как-то. Словно в последний момент проглотил конец фразы: «…и ты облажаешься».

Он завидовал. Считал, что на моем месте должен быть он. Год за годом мы заполняли анкеты на визы, и стояли в километровых змеящихся очередях у посольства, отвечали на унизительные вопросы («Вы планируете заниматься проституцией в Сити? Вы планируете просить подаяние в Сити?»), и надеялись выиграть Сити-купон, и пытались придумать Проект, получить Сити-грант, поучаствовать в какой-нибудь культурной программе. Год за годом мы заказывали столик заранее, в дорогущем кафе напротив посольства, чтобы напиться после очередного провала. Очередного отказа.

И вот мне дали визу, да еще с пометочкой «плюс один», а ему нет. Я пил умеренно и без того себя чувствовал пьяным. Я не хотел, чтобы избыточный алкоголь разрушил мою гармонию – всю эту химию, эндорфины, летучие вещества, сложившуюся внутри меня формулу счастья. Он нажирался тяжело и остервенело и не смотрел мне в лицо.

– Ну что, Сашку с собой берешь?

– Конечно.

– Ну и дурак.

До меня вдруг дошло: он, возможно, надеялся, что «плюс один» – это будет он. Но я, конечно, собирался взять с собой Сашу. С другом приятно отправиться в увеселительный тур на пару недель. Но на полгода с собой берут не друга, а бабу. Готовить еду, мыть посуду, пылесосить, трахаться и т. д.

– Ты знаешь, в Сити, – он наконец посмотрел мне в глаза. – Говорят, в Сити все расстаются. Там распадаются пары.

– Мы не расстанемся, – сказал я. – И не распадемся.

Я Саше тоже купил подарок – на случай, если я ее отыщу. Или мы встретимся в аэропорту. Или она уже дома, вернулась раньше меня. Я подарю ей амулет от злых духов – тот, из витрины, опаловый, на который она подолгу смотрела. Иногда ночью я вынимаю его из бархатной синей коробочки и зажимаю в руке. Не знаю зачем. От ненасытного духа города он меня не спасает.

…Лишь под утро Сити выплевывает меня в сон, насосавшись.

Этот сон натужный и монотонный, как работа фабричной швеи. Я как будто стою у станка и строчу, строчу расползающуюся, как некачественная китайская синтетика, ткань моих снов. Это город заставляет меня работать на него даже во сне. Приторочивать друг к другу темные лоскуты, соединять их грубыми швами. Сон про птицу, которую я должен ощипать заживо, к сну про мать, которая зовет меня чужим голосом, и оба их – к сну про Сашу, у которой из языка торчит что-то острое…

Просыпаюсь уставшим, как рабочий, вернувшийся с ночной смены.

Потом, днем, когда я выхожу искать Сашу, в витринах больших магазинов я вижу уродливые черные и красные шмотки. Они похожи на мои сны.

Я не знаю, куда ушла Саша. Она ничего не сказала. А дней до отъезда, дней на поиски остается все меньше.

Шлуинский был прав. Я облажался, по полной программе. Я потерял мою пару. И не прошел ни одной Проверки.

Первая Проверка была, кажется, сразу же по прилете. Я не о паспорт-контроле, я о той самой Проверке. Я не ожидал, что она случится так быстро, поэтому даже не понял. Уже потом, когда Саша предположила, что это была она, меня как током ударило: ну конечно. У выхода из аэропорта, рядом со стоянкой такси, по раскаленному асфальту ползала кошка. Мы подумали, ее сбила машина – какое-нибудь из этих такси и сбило: задние лапы у нее не работали, она ползла и волокла их за собой, и хвост тоже, ползла по кругу, рывками, толчками, как будто пыталась выбраться из своего наполовину умершего тела. А крови не было. Потом я понял, как это странно, что крови не было… Саша сказала, что мы должны отвезти ее в ветеринарную клинику. Это был бред – мы с самолета, усталые, потные, после бессонной ночи, и вот она предлагает, вместо того чтобы ехать в отель, заняться спасением больной грязной кошки. И неизвестно еще, какие у этой кошки бациллы. И так противно к ней прикасаться. Я сказал: нет. Никаких клиник, едем в гостиницу, эта кошка все равно сдохнет.

Подъехал таксист. Я закинул чемоданы в багажник и сел в машину. Саша не села. Она сняла с себя джемпер и заворачивала в него кошку, неумело, как будто впервые пеленала младенца.

– Оставь мне адрес, – сказала Саша. – Адрес гостиницы на бумажке.

– Брось ее и садись в машину.

Кошка орала, надсадно и жалобно, действительно как младенец.

– Запиши адрес. Я приеду потом.

Я разозлился. Не стал ничего ей записывать, сказал, уезжая:

– Название отеля ты знаешь.

Она приехала поздно вечером. На ее джинсах были следы чего-то присохшего, желто-бурого. Пошла в ванную отстирывать эти пятна.

– В этом городе три гостиницы с похожим названием. Я еле нашла.

– Как твоя кошка? – спросил я.

– Они ее усыпили. Сказали, я правильно сделала, что ее привезла. Иначе она бы еще долго мучилась, – она кинула мокрые джинсы на пол и разделась совсем.

Я сидел на кровати и смотрел, как она моется в душе. Стена между спальней и ванной была стеклянная. Другая стена – между спальней и городом – тоже. Я встал и задернул шторы.

– Зачем зашторил? – прокричала она через шум воды. – Мне нравится вид из окна.

Гостиница была дорогая, и вид действительно впечатляющий. Целый лес вросших в асфальт Сити-башен.

– Не хочу, чтобы люди видели тебя голой.

– Оттуда не видно. А даже если видно, плевать.

Вот это меня бесило. Эта ее манера ходить голой по дому и «плевать» на то, что кто-то посторонний увидит.

– …Ты слышал? Они сказали, я правильно сделала! Я думаю, это была Проверка…

Я лег на кровать и закрыл глаза. Представил себе увечную кошку. Парализованную. На автостоянке. Без крови.

Проверка. Ну да, конечно. И я ее провалил.

– …если они сказали, что правильно, это значит, что я прошла, да? – Она выключила воду и, не вытираясь, зашла в спальню.

– Ты правда думаешь, что у тебя здесь будет Проверка? – Я выдавил из себя свистящий, стариковский какой-то смешок.

Она закивала. С мокрых волос на меня полетели брызги. Она засмеялась и закивала еще быстрее.

Я вытер лицо, ощущая, как наливается горячим бешенством кожа под пальцами.

– Проверки здесь у меня, Сашенька. Ты просто «плюс один». Так что особенно ни на что не рассчитывай.

Она по-прежнему улыбалась, но ее соски стали вдруг маленькими и острыми, как будто собирались меня уколоть.

Потом я как-то смягчил сказанное, потом мы занимались любовью и пили виски, но я вспоминаю, как она стояла передо мной, в мурашках и каплях, с твердыми сосками, с улыбкой, и понимаю, только теперь с опозданием понимаю, что в первый же день Сити устроил Проверку именно ей, и она впустила в себя этот город, отдалась ему просто и кротко, и впитала первую каплю его отравы. И в первый же день между ней и Сити возникла связь. В первый же день она изменила мне с этим городом. Он взял ее подло, как ребенка подманив больной кошечкой. Взял ее у меня.