Юрий Кривенцев - В двух мирах. Грани бытия

Подавив острое желание немедленно принять душ, Кирилл встал и осторожно приблизился к пугающему образованию. Кожистый мешок был живым! Он вибрировал, сокращался, пульсировал. Почувствовав взгляд человека, «существо» замерло и вдруг… пукнуло. Шокированный Панкратов убедился, что у его незваного гостя появилось что-то, вроде анального отверстия. Присмотревшись, он понял, что данное изменение не единственное. Под кожей наблюдались множественные уплотнения, напоминающие костные образования, тело было уже не столь сферическим, в нем можно было выделить несколько разновеликих фрагментов. Короче, «бывшее брюхо» явно эволюционировало и это, несомненно, напрягало наблюдателя. В голову лез логичный вопрос: в кого превратится, в конце концов, эта жуть?

«Да и хрен с ним. Не могу больше терпеть», – плюнув на все, мужчина метнулся в ванную.

Когда очистившийся и посвежевший, насухо высушенный колючим полотенцем (не тем, которым пользовалась лукавая старушка, упаси Боже!), он заглянул в спальню, перед ним, пялясь на хозяина чистыми глазами орехового цвета, стоял абсолютно голый… человек. Метаморфоза завершилась. От жутковатого куска протоплазмы осталась лишь обширная лужа пахучей слизи на ламинате.

Это было уже слишком.

Кириллу вдруг показалось, что его сознание взяли и выжали насухо, словно лимон. Мозг, перегруженный массой навалившейся невероятной информации, не поддающейся логическому анализу, объявил натуральную забастовку.

Сейчас несчастный желал только одного: пусть все произошедшее окажется всего лишь жутким сном, кошмаром.

Морально истощенный, готовый вот-вот впасть в прострацию, он обессилено прислонился к косяку.

«Новорожденный» что-то квакнул, осваивая артикуляцию, и вдруг произнес на чистейшем русском языке:

– Ну что же, здравствуй, брат!

Что-то было не так в нем. Что-то…

Взгляд Панкратова метнулся к зеркальной поверхности раритетного трюмо и обратно – на гостя.

«О, Господи!».

Перед ним стояла его абсолютная копия.

Это было последней каплей.

5.

Словно тяжелый чугунный маховик, предновогодний корпоратив медленно, но неотвратимо набирал обороты. Уже позади были самые скучные стадии торжества: скованное нетерпеливое ожидание первых тостов от начальства, нуднейшая вереница протокольных речей, ритмично пересыпаемых крикливым тамадой с его глупыми прибаутками, робких братаний малознакомых членов огромного коллектива…

Вот теперь, собственно, вечеринка только начиналась. Слегка выпивший, повеселевший народ расслабился. Самые дерзкие уже игнорируя непрекращающуюся череду застольных «ораторов», стали спонтанно разбиваться на многочисленные группки, выпивая-закусывая, поддерживая собственные, куда более живые темы бесед.

Короче: со скрипом преодолев официальную часть, вечеринка плавно трансформировалась в пьянку, которая шла уже вовсю, хотя время разудалых танцев еще не пришло.

– Эй, полюшко-поле! Что сидишь такая кислая? – уже порядком заложивший за воротник сосед по столику старший лаборант Борька Стелькин одарил ее широкой толстогубой улыбкой. – Оглянись, родная. Велело же…

Полина растерянно отвела глазки, как-то съежилась вся, на скулах заиграла зарница. Непривыкшая к вниманию противоположного пола, она всегда терялась в подобных ситуациях.

– Да ладно, Поль, – наседал раздухарившийся «кавалер», подавшись к ней через заставленный разнообразной снедью стол, – я точно знаю, что тебе сейчас категорически необходимо – выпить. Прими содержимое этого кубка, не как ядовитый сок зеленого змия, а как волшебный катализатор человеческого общения.

– Не пью я.

– Поверь, это не просто поможет, более того – ты станешь другим человеком, – старлаб бросил взгляд на наполненный бокал шампанского, зажатый в бледной лапке смущенной девушки, еще ни разу не пригубленный и разочарованно присвистнул. – Да, мать, тяжелый случай. Теряем пациента. Нужна немедленная реанимация.

– Отстань, Стелькин, – робко пискнула Полина. Ее взгляд заметался по огромному залу. Она уже жалела, что пришла сюда.

«А могла бы остаться?» – мелькнуло в голове. Нет! Она не железная. Сколько можно? У нее уже не было сил выносить тот перманентный кошмар, свидетелем и постоянным участником которого она являлась у себя дома. Да, конечно, это ее долг, но… Боженьки, есть же пределы любому терпению. Очень долго внутри у нее росло напряжение, все выше, выше… Она задыхалась. И что самое страшное – не было никакой надежды… А вчера, когда неожиданно получила дежурное приглашение на официальный новогодний банкет, внутри будто сломалось что-то. Этот кусочек картона был как билет на волю (пусть и временный). И она, терзаясь, кляня себя за трусость, предательство, сбежала-таки из дома, чтобы забыться хотя бы на пару часов.

Борис тем временем не унимался. Он грузно встал, тяжко вздохнул, словно инквизитор, готовящийся к крайней мере и, не отрывая карих глаз от несчастной коллеги, звонко постучал вилкой по своему стакану.

Ближайшее окружение смолкло.

– Товарищи! Друзья! – его писклявый тенорок вдруг приобрел театральную серьезность. Толстые, словно сардельки пальцы сжимали вспотевшую стопку водки. – У меня тост!

Пройдоха обвел народ умильным взглядом и произнес:

– Разве есть в этом мире кто-то, любимее наших родных? Разве есть в этой жизни что-то, ценнее здоровья? Так вот. Давайте каждый из присутствующих выпьет до дна за здоровье своих самых близких. И пусть в бокале каждого останется столько капель, сколько бед и болезней он желает родным.

Подлый тост.

Пирующие одобрительно загудели и приступили к поглощению горячительного.

«Вот мерзавец!» – Поля видела, что настойчивый сосед по столу не сводит с нее своих темных глаз за толстенными линзами очков. – «Как он мог так угадать? Ведь не знал же… Хотя, уверена, что-то подобное он говорит на каждой вечеринке». Как ни старалась забыть, она вновь вернулась мыслями домой, к отцу, прикованному к постели. Рак, будь он… четвертая последняя стадия.

Девушка вдруг почувствовала, что изнутри подкатывает… Если она сейчас что-то не сделает – разревется.

«А что, собственно? А вдруг…» – она жадно опрокинула в себя бокал, проглотив содержимое двумя огромными глотками, не чувствуя вкуса, затем перевернула сосуд и вытрясла остатки на язык, не оставив ни одной капли. Конечно, суеверие, жалкая попытка обмануть судьбу. Но в данной ситуации она не могла поступить по-другому.