Евгений Филенко - Галактический консул

— Это наказание?

— У нас нет нравственных прав наказывать человека за его убеждения. Пазур сам разрушил свою психику. Он жертва, а не преступник.

— Учитель, — сказал Кратов задумчиво. — Неужели вам никогда не было обидно за то, что человек оказался в пангалактической культуре на третьих ролях?

— Всему свое время, — сказал Большой Дитрих. — Рано или поздно, но прямыми дорогами — мы добредем до галактических высот. Будут еще и люди-тектоны, и люди-астрархи. Не через сто и даже не через тысячу лет… Мы как вид неплохо приспособлены для жизни на своей планете. Мы еще как-то годимся для обитания в других, не похожих на Землю, мирах. Но до Галактики мы не доросли.

Костя вспомнил гигантского серебристого паука, ткущего металлическую паутину среди звездной пустоты.

— Ничего, дорастем, — словно прочитав его мысли, сказал Гросс. Сами! И человек вольется в пангалактическую культуру, как ручей в океан, и растворится там. Обидно ли ручью сгинуть в океане? Конечно, расовая исключительность тешит самомнение. Приятно сознавать себя ни на кого не похожим, хотя бы внешне. Одеваться иначе, говорить на непонятном для прочих языке. И бороться за свою непохожесть, тешить ее и лелеять. Даже в ущерб собственным детям. «Пусть я буду сидеть в дерьме, но и дети мои будут сидеть в моем дерьме, потому что это НАШЕ дерьмо. Лучшее дерьмо во всем Млечном Пути, и запах его тешит мое обоняние пуще всяких чужих фимиамов!..» Ложь, самообман. Глупец ищет, в чем отличие, умный — в чем единство. А роднит нас общее поле Разума — ноокосм. Поэтому человечество существует и действует на благо пангалактической культуры, строит ее в меру сил. И неизбежно — неизбежно! — станет ее частью!

Последние слова старец почти выкрикнул, воздев к синим небесам иссохшую длань. Глаза его сверкали. В своих белых одеяниях он походил на древнего пророка, срывающего завесы с грядущего. «Он тоже фанатик, — вдруг подумал Костя. — Неужели дорогу цивилизации прокладывают одни фанатики?!»

Большой Дитрих закашлялся, съежился в комок. Стащил с головы панаму, обнажая затянутую в пергамент ветхой кожи лысину, спрятал лицо. Теперь он уже не выглядел пророком. Костя метнулся было к террасе — принести воды, но Гросс остановил его жестом.

— Я стар, как мумия фараона, — прохрипел он задавленно. — Мне скоро двести лет. И я, наверное, не перевалю на третий круг. Да и сил уже нет… А ты — лови его.

— Что я должен ловить?!

— Рациоген… Он всплывет еще, я знаю. Гони его как бешеного пса, не подпускай к людям…

— Почему я? — спросил Кратов, растерявшись. — Кто я такой?

— Ты познал его и остался человеком. Он тебя уже ничем не купит. А еще потому, что из всех вас только ты один вернешься в Галактику.

Костя просидел на морском берегу дотемна. Он облюбовал для себя опрокинутую лодку с прогнившим дном, что лежала здесь, забытая хозяином, вросшая в песок.

Пляж понемногу опустел. Из парка неслись отрывистые звуки музыки и размеренный, как сердцебиение, ритм тамтамов. Сквозь частокол пальмовых стволов пробивались нервные цветные сполохи, а иногда над кронами возносились причудливые сияющие фантомы. Низкие звезды гляделись в зеркало моря. Что они там видели? Быть может, гадали на судьбу?..

— Эй, звездоход! — окликнули Кратова из темноты. Голос был явно знакомый. — Идем с нами плясать!

— Какой из меня плясун, — усмехнулся Костя.

«Стаса бы сюда, — подумал он. — Уж тот бы не упустил своего… Старик сказал, что я один вернусь в Галактику. Рашида, Пазур — с ними ясно. Но что стряслось со Стасом?.. Так можно сойти с ума. Зациклиться на одном и том же, навечно застрять во взбесившейся карусели.

Низко, почти задевая бликовавшие гребешки прибоя, гигантским нетопырем пролетел гравитр и с шорохом опустился неподалеку. Кабина его была не освещена. Костя безразлично проводил машину взглядом и снова уставился на подбегавшие к самым его ногам пенистые языки.

Песок слабо хрустел под чьей-то легкой поступью. Шаги приближались к нему. Снова, в который раз за день, кто-то вспомнил о затворнике «Берега Потерянных Душ»… Костя с неудовольствием поднял глаза на незванного гостя.

Это была Рашида.

Загорелая почти дочерна — так, что ее обнаженные руки и плечи таяли в сумерках, а лицо можно было различить лишь благодаря белому платку, схватывавшему волосы, да флюоресцирующей губной помаде. В серой просторной блузке, в короткой белой юбке и плетеных сандалиях. Типичный наряд жителя Земли в пляжный сезон.

— Здравствуй, звездоход.

— Привет, Рашуля.

— Можно мне побыть с тобой?

— Я рад тебя видеть. — Долгая пауза. — Честное слово.

Девушка присела рядом на рассохшийся борт лодки. Совсем близко — он ощущал тепло и запах ее кожи.

— Ты презираешь меня, Костя?

— За что?

— Я оказалась не такой сильной, как хотела выглядеть. Вы все были правы: мне нечего делать в Галактике. Мое место на Земле. Я попробовала взлететь выше самой себя и сильно ударилась при падении. Моя первая жизненная попытка закончилась неудачей. Но не всем же на роду написано покорять эту проклятую Галактику!

— Я не презираю тебя, Рашуля. Что ты выдумала? Я и сам-то вернулся оттуда побитый, поломанный…

— Нет, Костя. Ты для Галактики свой. Она приняла тебя. А мелкие ушибы тела и ссадины души заживут. Ты же у нас танк, боевая машина. С тобой все иначе, чем со мной. Не суди меня за слабость, Костя. Я не танк. Я человек, я женщина.

— Ты хороший человек. Ты милая женщина. У тебя все впереди, все еще сложится.

— Сложится… Не складывается, Костя! Почему ты не любишь меня?! Ведь был момент, был!..

— Это нам только показалось, Рашуля. Я любил… да и сейчас люблю другую. Мы расстались, но я еще не пережил это чувство. Я малодушно попытался забыть о нем. Даже согласился на ментокоррекцию. Но память бунтовала.

— Так вот почему ты шарахался от меня в ресторане…

— Да, был момент, когда моя память обессилела и совсем уж было смирилась. А тебе почудилось, что я начинаю влюбляться. И мне тоже… Но через какое-то время я вспомнил все, что хотел забыть. Это безнадежно. Я не могу любить тебя сейчас, Рашуля.

— Сейчас! — повторила она возмущенно. — Я ждала долго! Уж не думаешь ли ты, что я стану дожидаться еще хотя бы час, пока ты излечишься от своих сердечных неудач окончательно?!

— Не думаю. Я и не хочу, чтобы ты меня ждала. С какой стати? Ты же красавица, умница, от тебя все должны сходить с ума… — Он вдруг вспомнил, как этими же словами совсем недавно утешала его Юлия, и, нахмурившись, умолк.

— Какое мне дело до всех! — по щекам Рашиды бежали злые слезы. — Мне нужен один и не когда-то, а сейчас. Ты мне нужен, Кратов!