Евгений Филенко - Галактический консул

— Вы — из Галактики, — сказал он уверенно.

Кратов кивнул и покосился на Марси. Та сидела в своем кресле, затиснув ладошки между колен, и напряженно впитывала каждое слово.

— Двадцать лет назад Рашида ушла в Галактику, — произнес Милан. Оттуда она вернулась израненной. Я так ничего и не выведал у нее. Знаю только, что она пережила там великий ужас, великую любовь и великое предательство. Одному человеку столько не по силам. Если бы она избежала любого… Ей никто не помог тогда. Она и отвергала всякую помощь. Друзей у нее никогда не было. Приятелей она прогнала. А тот, чью помощь она приняла бы, отвернулся от нее. С тех пор моя дочь сжигает себя, сжигает свою душу. Ей не нужен никто в этом мире. Она берет все для удовольствия, но не испытывает его подолгу. Она уже не способна остановиться и летит по жизни неведомо куда. В какую-то пропасть, ведомую лишь ей одной. Как будто прошлое гонится за ней.

Милан вдруг улыбнулся.

— Когда-то здесь было шумно, — сказал он. — Днем и ночью сюда спешили люди. Им не хватало места, и они выплескивались на окрестные холмы. Мы творили наше будущее. Мы фантазировали и безумствовали! Аэробалет, аквабалет, гравибалет, «Лингва пластика»… Это будущее оказалось не нашим. Я и сам все забыл. И теперь здесь обитают двое. Милан Креатор, который никому не нужен, и его дочь, которой не нужен никто. Почему вы все время молчите?

— Я… я напрасно сюда пришел, — пробормотал Кратов.

— Это вы были с моей Рашидой, когда все испытания небес обрушилось на нее.

— Да, я был с ней в том полете.

— И это вы бросили ее в одиночестве.

— Я не предполагал… Я был молод. Откуда мне было знать… — Кратов вдруг осознал, что выглядит жалко, и с отвращением оборвал свой лепет.

— Убирайтесь.

Кошка приподняла массивную голову и свирепо наморщила нос. Обнажились желтые клыки. Кратов отшатнулся. Лицо его горело. Он попытался выпрямиться, но никак не мог этого сделать. Невидимая тяжесть ломала и гнула его к земле.

— Вы убили ее, — сказал Милан ровным голосом.

Кратов пришел в себя на ступеньках лестницы, на полпути к основанию холма. Мраморная гробница лежала за его спиной, и холод ее проникал повсюду, глумясь над полуденным зноем. Марси, тихая, поникшая, спускалась рядом.

— Ты мне расскажешь об этом? — спросила она.

— Не знаю.

Ему остро захотелось прижаться к ней, почувствовать ее тепло, запах ее белой, не поддающейся никакому загару кожи, укрыться в ее тонких руках от стыда. Не был он сейчас жестким, суровым, сильным звездоходом, каким его привыкли видеть окружающие. Обыкновенное слабое существо. Подверженное всем бедам, на каждом шагу творящее ошибки и нелепости. Побитая собака.

— Привет, — сказала поднимающаяся навстречу женщина и улыбнулась им. — Я вас знаю?

Рашида.

Крыло черных с зелеными и желтыми прядями волос, легко взметнувшееся над колдовскими синими очами. Прекрасное золотистое тело, почти не таящееся под неким сложным сооружением из застывших лент пестрой материи. Маняще приоткрытые алые губы.

За ней, весело переговариваясь, спешили ее новые знакомые, в таких же маскарадных нарядах.

— Нет, — вымолвил наконец Кратов.

— Пойдемте с нами, — предложила Рашида. — Там и познакомимся. Вы какие-то скучные. Будто у вас несчастье.

Кратов отрицательно покачал головой и двинулся мимо.

— Ну как знаете…

— Она глядит на тебя, — шепнула Марси. — Неужели ты так переменился?

— Не знаю, — буркнул Кратов.

— Почему ты не ответил ей? Ты же хотел ее видеть!

— Не знаю…

Они шли молча.

— Сто лет — не старость, — вдруг произнесла Марси задумчиво. — Он еще полон сил.

— Полон сил! — усмехнулся Кратов. — Моему наставнику доктору Энграфу тоже сто лет, а он еще заигрывает с женщинами и работает двадцать четыре часа в сутки… Надо понимать простые вещи! Есть люди, а есть люди! Милан не такой, как все мы. Он не умеет заботиться о себе даже в малом, привычное нам проходит мимо его разума. Он способен лишь творить, только в мире своих фантазий он живет полноценно. И вдруг его выключили из жизни. Оставили ученики, забыла родная дочь. Столько лет потерять, столько лет!..

— Господи, какая же она красивая, — сказала Марси.

— Она тебе понравилась? — уже спокойнее спросил Кратов.

— Я ее ненавижу.

— А меня?

Марси не ответила. Только вздохнула украдкой.

Вышагивая рядом с командором миссии, Павел Аксютин старался угадывать в ногу, но постоянно сбивался. Виной тому были тяжелые, с выпирающими в стороны кромками подошв, космические ботинки. Кто знал, быть может, в космосе они и впрямь были хороши, но в коридоре галактической базы никуда не годились. Более всего Аксютин предпочел бы мягкие теннисные туфли. В крайнем случае он согласился бы и на болотные сапоги. Но еще утром командор обул всех ксенологов в эти жуткие, наполовину металлические лапти и приказал: «Вживайтесь. Не научитесь ходить быстро и бесшумно — планеты вам не видать, так и просидите всю миссию на корабле». Угроза подействовала, и братья-ксенологи, теша друг друга сладостными воспоминаниями о сидячей работе в окружении лингваров, когда под рукой и стол, и пульт мемоселектора, и чашечка кофе, со стонами заковали свои ступни по-походному.

«На свадьбу грузчики надели со страшным скрипом башмаки…» Эта чудноватая строфа, Бог весть где подхваченная, настырно лезла в голову Аксютину, пока он запинался о собственные ноги и завистливо косился на командора.

Командор миссии Дин Дилайт, прямой и равнодушный, как статуя с острова Пасхи, бронзоволикий, подбористый, на ксенолога и не походил вовсе. Ему к лицу был бы огнедышащий ствол фогратора на согнутом локте, руль какого ни то древнего планетохода в болотах самых инфернальнейших планет, либо, что еще предпочтительнее, штурвал пиратского брига. И, разумеется, серьга в ухе… На самом же деле Дилайт и Аксютин принадлежали к разным подвидам одного и того же профессионального сообщества разумных существ. Аксютин был кабинетный мыслитель, Дилайт — практик, разменявший добрый десяток контактов, как удачных, так и не слишком. Вроде этого, последнего, который стал для него настоящим делом чести. И поводом вытащить Аксютина из его кабинета сюда, на галактическую базу у самого черта на рогах.

— Хочешь поглядеть на живого плоддера? — спросил Дилайт, не поворачивая головы.

— Хочу, — сказал Аксютин и в очередной раз споткнулся. — То есть, как бы определеннее выразиться… Глядеть на живого плоддера всегда приятнее, нежели на мертвого. Но, по слухам, плоддеры — существа малоприятные в общении, не обремененные высокой культурой.

— Плоддеры такие же вертикальные гуманоиды, как и мы с тобой, произнес Дилайт невозмутимо. — Культура у нас с ними единая. И потом, тебе с ним не общаться, а работать.