Евгений Филенко - Блудные братья

А он — снова пешка в чужой игре.

И Озма — тоже.

Все это было.

Охазгеон, пять лет тому назад. Поправка на развитой феодализм в окружении варварских племен. Дворцовый заговор с привлечением жрецов древнего культа Черной Гидры, а также чернокнижников и шаманов поплоше. Сложная трехступенчатая интрига с целью заменить одну правящую династию на другую. С обязательным расшаркиванием и помаханием шляпами. Впрочем, шляп там тоже не было… Иными словами, обычная потасовка за власть. Началось с закулисных маневров, а в итоге вылилось в ординарную Варфоломеевскую ночь… она же Ночь длинных ножей (кстати, несколько означенных ножей предназначались лично ему, но цели достиг лишь один).

Лутхеон, девять лет тому назад, не имеющий с предыдущим случаем почти ничего общего, кроме созвучия имен и… тактики политической интриги. Три месяца при дворе просвещенного правителя, демократа и гуманиста. Удивительное мононациональное общество с позитивными идеалами и религией. Один шаг до самостоятельного выхода в космос и, как следствие, приобщения к ценностям Галактического Братства. И уже под занавес миссии — шествие бог весть откуда выплывших голодных и бесприютных к центру столицы, тройной заслон миротворцев в бронежилетах и касках вокруг резиденции правительства, заложники с обеих сторон (так что ему не привыкать к стесненным обстоятельствам), отданный «с болью в сердце и слезами на глазах» приказ восстановить конституционный порядок силовыми методами… хрустальный замок Мира и Благоденствия в одночасье оседает и рушится с мерзким хрупаньем прогнившей древесины. Горящие дома, горящая бронетехника на улицах столицы, нуклеарная бомбардировка провинций… во имя спасения нации от гибельного раскола и самоистребления к власти приходит тоталитарный режим. Сильная рука. Очень сильная. До сих пор вспоминаются ее, цепкие пальцы на горле.

Рьюнхокен, Уанкаэ, Са-Одд-Уарайд.

Все было…

Но это эхайны. А значит — все иначе.

— Кьеллом Лгоумаа, третий т'гард Лихлэбр, — проскрипел бритоголовый. — Вы…

— Геакетт Кэкбур! — оборвал его тот. — Нас понимают.

— Понимают? Кто?! — поморщился бритоголовый геакетт (должность, в табели о рангах административных должностей стоявшая чуть ниже супер— директора).

Презрительный взгляд уперся в пленников.

— Эти этлауки! — осведомился Кэкбур. — Удивительно. В вашем положении думать о двух паршивых этлауках… — Он сделал небрежную отмашку шляпой.

Его спутники, влажно шурша плащами, двинулись вперед…

Если бы он был один!

Подсечка одному охраннику, тому, что ближе — какой бы он ни был боец, сейчас он не ожидал подвоха от ничтожного этлаука, поскольку все его органы чувств накоротко замкнуты были на незримой дуэли двух патронов. Так что грохнулся бы затылком о каменные плиты как миленький… Попутно забрать оружие и встретить прикладом в челюсть другого, когда он прянет наводить порядок. Приклад тяжелый, забранный в металл, значит — охранник непременно выключится. Или по меньшей мере опешит… После — по обстоятельствам. Например, предоставить сиятельному т'гарду на собственном опыте испытать, что ощущают заложники под оружейным дулом. Разумеется, с поправкой на эхайнский менталитет и темперамент. То есть, для острастки пальнуть в сторону бритоголового. Чтобы воочию убедились в серьезности намерений…

Но он был не один.

Поэтому он продолжал стоять, как баран на бойне (кажется, именно там во времена гастрономического варварства оканчивали свои дни бараны!), и ждал, какие действия последу ют за словами.

Ладонь уперлась во что-то мокрое, пронизывающее до костей застарелым каменным холодом. Так и есть: каменный пол, залитый жидкой и отменно вонючей дрянью. Не то для вящего унижения, не то из каких-то недоступных человеческому разуму соображений гигиены… Кто-то из знакомых ксенологов рассказывал нечто похожее про каких-то арахно-морфов. Кажется, это был Дилайт, и кажется, дело было на Аэндоре, и самым почетным гостям для отдыха там предлагалось изысканное ложе из жидкого паучьего дерьма. Здесь ни о каком почете и речи не велось. «Вы находитесь на территории Светлой Руки Эхайнора. Ваши права личности ограничены…» Еще бы: другая рука была болезненно вывернута и прикована к такой же промозглой каменной стене средневековой железной цепью. Ну добро, благодарим за гостеприимство и при удобном случае расплатимся соразмерной монетой.

Кратов подобрал под себя ноги и наконец подыскал телу сколько-нибудь удобное положение. В голове снова клубился туман, и это состояние становилось для него уже привычным. Возможно, вскорости он научит свой организм попросту не воспринимать местные наркотики всерьез… Он находился внутри классического «каменного мешка», единственным источником света в котором был тусклый и довольно грязный плафон в углу над столом, а узкая, в ладонь шириной, щель под самыми сводами света практически не давала и служила скорее средством естественной вентиляции. Если напрячь слух, то можно было различить доносящийся оттуда слабый шорох Из чего следовало, что над Эхайнором, вернее — этим его клочком, — все еще стояла ночь и шел дождь. И очень хотелось надеяться, что это была все еще та самая ночь, а не ночь неделю спустя…

У противоположной стены, такой же ноздреватой и сырой, размещено было изящное, эфемерно хрупкое, словно бы целиком сотканное из золотого, паутинной тонщины тростника, и уж никак с мрачным помещением не вязавшееся низенькое сооружение на трогательно изогнутых ножках, в котором с большим трудом можно было опознать письменный столик, В одном углу столика располагался хрустальный письменный прибор в форме аллегорической фигуры с факелом — пишущий инструмент был воткнут фигуре едва ли не в задницу. А всю другую половину этого произведения искусства (полагал ли Эрик Носов, что у эхайнов существует рукодельное искусство?!) занимали отвратительно грубые черные сапоги.

Сапоги принадлежали огромному белобрысому эхайну. Эхайн сидел за столиком, совершенно земным манером закинув па него ноги, и что-то жевал. Это придавало его зверской роже хоть какую-то осмысленность. На бессознательные поначалу попытки Кратова устроиться с удобством он не отреагировал. Но когда тот поднял голову и начал озираться, эхайн моментально ожил, неспешно убрал ноги и придал своей позе необходимую монументальность. На нем был примерно тот же костюм, что и на т'гарде, но без обильного золотого шитья, желтая полоса на брюках была вдвое уже, два аксельбанта небрежно висели вдоль пуза, и нашивка на рукаве выглядела иначе. Да и весь наряд казался основательно поношенным… Посидев немного и поиграв с Кратовым в ляделки, эхайн лихо выплюнул жвачку в дальний угол камеры и энергично вознес широченную ладонь над столешницей со вполне определенным намерением по ней хлопнуть Кратов зажмурился: его должно было накрыть брызгами от того, что только что было прелестным столиком… В самый последний момент ладонь резко притормозила и опустилась плавно и даже без стука.