Гордон Диксон - Потерянный

— Они играют «Te guelo». Это значит: «пощады не жди».

«Te guelo» — скромное обещание перерезать горло всем, кто стоит на твоем пути.

Брови Аманды заметно поползли вверх.

— Наверное, думают, что люди Мигеля еще здесь, и хотят лишить их остатков мужества. А может быть, они играют ее, так как ее всегда исполняют перед боем, — попытался объяснить я.

Некоторое время все вслушивались в доносившиеся звуки «Te guelo» — мелодии, от которой пробирает дрожь, но вряд ли она могла смутить душу уже принявшего решение сражаться дорсайца.

— А где Мигель? — спросила Аманда. Я оглянулся, потому что вопрос действительно имел смысл. Если Мигель ушел за оружием, давно прошло то время, когда он мог возвратиться. Но его не было рядом.

— Не знаю, — ответил я.

— Начали разворачивать полевые орудия, — раздался голос Кейси, — но дистанция все равно слишком велика, чтобы причинить вред этим стенам.

— Пожалуй, пора и нам переходить в укрытия, — заговорил Ян, — и ждать, когда они подойдут поближе, тогда мы откроем ответный огонь. — Обращаясь к Эль Конде, он добавил:

— Может быть, Его Превосходительство спустится вниз?

Эль Конде яростно затряс головой.

— Я останусь здесь, — объявил он.

Ян согласно кивнул и посмотрел на Падму.

— Да, да, разумеется, — отозвался экзот. — Я пойду с вами... Или, может быть, я смогу быть полезен в чем-то ином?

— Нет, — сказал Ян, и в этот момент громкие вопли солдат, перекрывающие пронзительные звуки музыки, заставили всех резко повернуться.

Ровная линия строя сломалась, и, подбадривая друг друга неистовыми криками, солдаты перешли на бег. Наверное, не более ста метров отделяло их сейчас от подножия склона Гебель-Нахара. Было ли заранее принято решение атаковать именно с этой позиции, или кто-то, не выдержав размеренного шага, увлекся и раньше времени сломал строй — уже не имело никакого значения. Штурм начался.

А уже через мгновение те из нас, кто хоть немного понимал в военном деле, могли слегка перевести дух, так как поспешные действия атакующих, хоть и ненадолго, но все-таки не позволяли начать немедленный обстрел крепости. Стоит артиллеристам открыть огонь — и первыми жертвами станут их собственные товарищи. Маленькая улыбка фортуны, слепой случай, который может изменить весь ход боя, но достаточно было взглянуть на накатывающуюся лавину, и тогда становилось предельно ясно — здесь уже ничего и никогда не изменить. Конец битвы уже предрешен в самом ее начале.

— Смотрите! — достигло наших ушей восклицание Аманды. Мы услышали его, потому что так же внезапно, как и начались, оборвались крики атакующих.

Аманда стояла у парапета и вытянутой рукой указывала на что-то впереди и внизу. Одного шага оказалось достаточно, чтобы увидеть закрытый стеной склон и то, что привлекло внимание Аманды.

Первая линия атакующих замедлила свой наступательный порыв и, пытаясь остановиться, отчаянно боролась с продолжающей движение вперед людской массой второй волны. Строй уже не продвигался вперед, а кое-где просто застыл в немом оцепенении.

Случилось то, что меньше всего могли ожидать участники и свидетели происходящих событий. Медленно поехала вверх ведущая в тайный ход Эль Конде крышка люка. Мощное секретное оружие — вот что это могло означать и, без сомнения, именно столь неожиданный поворот событий, посеяв панику в рядах нахарских вояк, заставил сменить атакующий порыв на беспомощное топтание на месте. До страшной крышки оставалось не более трехсот метров. Сзади, отрезав путь к отступлению, напирала ничего не подозревающая плотная людская масса, и потому не составляло труда понять, о чем думала первая линия: капкан захлопнулся, и сейчас все они станут легкой добычей того неведомого чудовища, которое вытянет из разверзнувшейся земли свой страшный, изрыгающий огонь хобот.

Напрасно покрылись холодным потом нахарские воины. Не было, конечно, никакого секретного оружия. Вместо страшного чудовища появилась над поверхностью земли сначала каскетка с воткнутой и наклоненной, как копье, наперевес дирижерской палочкой... а потом и сам ее обладатель, Мигель де Сандовал.

Как всегда, безоружный, но в полной парадной форме военного дирижера, с gaita gallega в руках, мундштук зажат в зубах, и басовая труба покоится на плече. Он сделал первый шаг, еще несколько шагов, вот он уже бесстрашно движется вперед.

Мертвая тишина накрыла равнину, и потому тем яростнее оборвали ее, лишь стоило Мигелю начать играть, первые, пронзительные, похожие на рев, звуки волынки. Они достигли стены, за которой стояли защитники Гебель-Нахара, и так же мощно обрушились на строй нападавших. Мигель играл Su Madre.

Ровной, как на параде, поступью, ни на секунду не отпуская свой инструмент, шел Мигель, и, опережая его, вызовом, брошенным в лицо врагу, летели звуки музыки. Безоружный шел навстречу шести тысячам.

Камера, рядом с которой я оказался в эту минуту, захватывала лишь спину Мигеля, и только изредка мелькал на ее экране профиль моего друга. Умиротворенным, погруженным в музыку было его лицо. Нервное напряжение на грани надлома физических и духовных сил, кажется, перестало терзать его. И он шел вперед, размеренно и спокойно, так, словно только музыка волновала его, только о ней он думал; и трубные звуки Su Madre, отвечая искусству музыканта, злой насмешкой хлестали по лицам нахарцев.

Я прикоснулся к ручкам настройки, и теперь увеличенное и многократно усиленное изображение этих лиц заполнило весь экран. Объектив камеры медленно поплыл вдоль застывшего, словно парализованного строя, одну за другой выхватывая замершие фигуры. Не шевелясь, в полном безмолвии стояли люди и смотрели, как шел к ним навстречу, ничего не замечая, словно намереваясь пройти сквозь строй, капельмейстер Третьего полка.

Не могло такое длиться долго — еще мгновение, и они очнутся от мучительного оцепенения, вызванного нереальностью происходящего. Я увидел, как заволновались солдаты. Мигель сейчас находился посередине — между ними и стенами Гебель-Нахара, и звуки его волынки, по-прежнему громко и отчетливо, раздавались в тишине равнины, но к ним стал примешиваться пока тонкий, тягучий, но с каждой секундой набирающий силу, разрастающийся вопль-рев невидимого гигантского зверя.

Я смотрел на экран. Вперед строй еще не двигался, но уже не чувствовалось в нем прежней растерянности, не было застывших в немом оцепенении человеческих фигур. В самом центре вытянутого полумесяца вздымали кулаки, потрясали оружием, что-то кричали солдаты Пятого Гвардейского — того самого, что непримиримо враждовал с полком Мигеля. На таком расстоянии я не слышал, а камера не могла помочь понять, что они кричат, но смысл этих криков был предельно ясен. Вызовом на вызов, оскорблением на оскорбление отвечали они.