Дэвид Бартелл - Проверочный сигнал

Все они такие, эти матери — явно не от мира сего. Мой папаша был полной противоположностью. Однажды он посоветовал мне вообще не жениться, а вместо этого заводить романы только с замужними женщинами. Суть этой теории заключалась в том, что раз они замужем, то уже не будут предъявлять никаких претензий. Вообще-то до этого я думал, что отец с матерью счастливы вместе, но, наверное, они просто притерлись друг к другу.

— И твоя мать, и я были воспитаны в стремлении к счастью и независимости, — объяснял мне отец. — Не самые подходящие для брака принципы, особенно если сложить их вместе. Тысячи лет семейных ценностей и глупых любовных песенок — и все коту под хвост из-за одного поколения, которое решило, что разбирается в этом лучше других.

Мне было искренне жаль его, но он только хлопнул меня по плечу и подмигнул.

— И слава Богу! — хохотнул он.

Ланч с Тиной прошел нормально. Мы сели на метро и отправились в одно местечко на другом конце города, где мы оба еще никогда не были. Это такая итальянская закусочная в нью-йоркском стиле, где хозяин, ньюйоркец явно итальянского происхождения, постоянно орал на явно не итальянских иммигрантов, которые занимались доставшимся ему в наследство хозяйством. Официантов здесь не было, и нам пришлось ждать за прилавком, пока готовился наш заказ. Я взял рулет с пепперони, политый соусом-, а Тина — что-то вроде запеканки из макарон. Мы уселись под нарисованной на стене Пизанской башней, которая грозила обрушиться нам в тарелки.

Никакой особой романтики я не ожидал: мы слеплены из разного теста. Все это для идеальных парочек, которых на самом деле не существует. Некоторые мифы пережили свой практический смысл. И все же мое сознание не покидало ощущение, что меня испытывают. И оно подтвердилось, когда Тина завела разговор о моих руках.

— Почему ты их не удалил? — спросила она, пригвоздив меня взглядом.

Я выдавил из себя смешок:

— А ты не подумала, что так в два раза интереснее?

— Мне или тебе?

Тут уже я рассмеялся по-настоящему. Она самодовольно ухмыльнулась.

— И все-таки? — сказала она. — Неужели эти руки тебя еще не достали? Что-то не верится, чтобы тебе с ними было весело в детстве. Уж я-то знаю!

— В школе в меня тыкали пальцем. Нет, правда, когда я решил впервые пригласить девчонку на свидание, то надел бейсбольные наколенники — на случай, если ей придет в голову меня пнуть.

Тина рассмеялась.

— Я до сих пор ношу такую защиту. Не в прямом смысле, конечно, но ты понимаешь…

Я понимал. Для меня защитой стала маска циника, которую я надевал каждый день. Но когда меня пинали, все-таки было больно.

— Родители говорили, что мои руки — это дар, — сказал я. — Ну, знаешь, как будто я был изуродован не просто так, а с какой-то целью.

Тина громко расхохоталась.

— Ого! Какими же люди бывают идиотами!

— Это точно. Так вот, про божий дар. Мамочка думала, что с четырьмя руками я стану выдающимся хирургом. С чего она взяла, что этими бесполезными клешнями можно делать операции, я понятия не имею.

В ее глазах загорелся огонек.

— Ну, может, ими удобно было бы держать зажимы или что-нибудь в этом роде?

— Именно так она и говорила. Это просто смешно.

— Твои предки все еще живы?

— Оба откинулись пару лет назад.

Она не сказала, что ей очень жаль, потому что ей не было жаль. Нет ничего более тошнотворного, чем фальшь.

— Значит, теперь ты можешь избавиться от лишних рук.

— Даже не знаю… Я привык к ним. — И все-таки она была права, напомнив мне, что теперь я не обязан терпеть их. — А почему ты не удалишь этот нарост?

Я тоже попытался пригвоздить ее взглядом, но она уставилась в пол.

— Боюсь.

— Чего?

— Сама не знаю. Родители боялись, вот и я боюсь.

— По-твоему, у них была реальная причина для страха?

— Кажется, они считали, что со мной может случиться что-нибудь плохое, типа потеряю силу или что-то вроде того. А вдруг там спрятан какой-нибудь гормон? Ну, знаешь, как у Самсона.

— Самсон… Это такой древний супергерой?

— Ага. Когда его главная подружка отстригла ему волосы, он потерял свою силу.

— Значит, на самом деле, ты не знаешь, почему эту штуку нельзя удалять, — сказал я, вставая, чтобы убрать со стола грязную посуду.

— Да.

— Так почему же ты этого не сделаешь?

— Дурацкий вопрос, — сказала она. — Да кто будет со мной возиться, если что-нибудь выйдет не так?

— А как же твои друзья?

— Если бы… Знаешь, как тяжело ухаживать за человеком, которому очень-очень плохо? У меня таких друзей нет.

— Да ладно, может, ничего страшного и не случится. Она посмотрела на меня с презрением.

— А если произойдет? Ну ладно, и все-таки: как насчет тебя?

— Может, тебе стоит поговорить с родителями?

— А может, тебе стоит оставить меня в покое? О моей мамочке вот уже много лет ни слуху ни духу, а папаша сидит в тюрьме.

И она отодвинулась от стола ровно настолько, чтобы упрямо скрестить руки на груди.

— Отлично, — сказал я, не давая ей отделаться так просто. — Значит, начнем с твоего отца.

— Какой же ты кретин, — сказала она, пытаясь подавить усмешку.

— Без комментариев.

— Да пошел ты… А она молодец!

— В субботу утром я за тобой заеду, — сказал я.

* * *

Со времен старых черно-белых фильмов тюрьмы изменились не слишком. Порядки там по-прежнему жуткие, стены голые и пахнут крашеным цементом, а надзиратели — уроды, во всяком случае большинство. Отец Тины сидел именно в таком месте, а не в одном из этих заведений для «белых воротничков». По дороге Тина рассказала мне, что его поймали, когда он пытался взломать какую-то правительственную систему. У него не было привычки нарушать закон, но иногда вполне безобидные вещи, сделанные не в том месте и не в то время, могут оказаться серьезным преступлением. Например, если в самолете слишком громко произнести слово «угон». Отец Тины, Тайлер, получил пятнашку за то, что рылся в личном деле своего босса, выкопав его в архивах нацбеза. Вот такая история.

Нас обыскали и провели в комнату для свиданий. Тина заметно волновалась и то и дело поправляла волосы, а я не мог понять, радует ее предстоящая встреча с отцом или тревожит. Мне она ничего не говорила, но я чувствовал, что их разделяет нечто большее, чем его заключение. Тина села на жесткий пластиковый стул с железными ножками, стоявший перед стеной с толстенным плексигласовым окном, как в банке. Дырку, через которую нужно было говорить, закрывали прозрачные щитки, так что дотронуться друг до друга или что-нибудь передать никто не мог. Я встал у Тины за спиной.

Наконец конвоиры подвели к противоположной стороне перегородки человека в арестантской робе. Тайлер Пеш был среднего сложения, с сальными каштановыми волосами, слишком тщательно причесанными. Казалось, ему около пятидесяти, но лицо выглядело изнуренным, землистым. Увидев Тину, он встрепенулся. Конвоиры отпустили его и удалились сквозь заднюю дверь.