Евгений Филенко - Бой на Калиновом мосту

И все они были мертвы.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Тимофеев.

Фомин пожал плечами.

— Одно могу сказать, — буркнул он. — Все это мне не нравится.

— Почему? Да это же сокровище! Доставить бы его к нам, какая получилась бы сенсация! Фотоаппарат бы сюда…

— Натрепала твоя Карога, — сумрачно сказал Фомин и полез за папиросой. — Нет здесь никакой девы. Кощей, может быть, и есть. А Вики нет.

— Кто же тогда оставил Кароге пароль? — осведомился Тимофеев.

— Да тот же Кощей! В сказках баба-яга и он всегда заодно…

— А почему наш ретромотив финишировал в шестьсот двадцать четвертом году?

— Бензин в нем кончился, вот почему!

— Нет там никакого бензина! Там совершенно иной принцип!

— Возможно, хотя мне все эти принципы ни к чему. Я прибыл сюда выручать Вику. А мне зачем-то подсунули этих дурацких уродов. Стоило из-за них рисковать жизнью. Да еще на голодный желудок. Поехали домой, Тимофеич. Хватит на сегодня приключений.

— Николай! — взмолился Тимофеев. — Ну давай посмотрим все экспонаты. Когда еще представится возможность увидеть воочию настоящих динозавров?

— Не хочу я на них смотреть, — сказал пасмурный Фомин. — Не их я думал увидеть… А ты посмотри, пока я докурю.

И он погрузился в тяжкие раздумья. Тимофееву очень хотелось утешить его, но он еще не придумал, как именно. К тому же ему не терпелось полюбоваться на фантастическую коллекцию динозавров.

Фомин, понурившись, курил. Изредка до него долетали восторженные возгласы Тимофеева. «Не судьба, — думал Фомин. — И странно было бы на что-то надеяться. Все шло, как в сказке: баба-яга, чудо-юдо, кощеева хоромина. И мы забыли, что никакая это не сказка, а суровая реальность седьмого века. Не бывает никаких чудес… Пора бы это понять, не салага уже. И что-то надо с собой делать. Расклеился, разнюнился, смотреть тошно…».

Он поднял голову и увидел, что Тимофеев возвращался.

— Что так быстро? — спросил Фомин.

— Понимаешь, Коля… — у Тимофеев задрожал голос. — Там, в ящике…

Посреди аккуратно вырезанного с травой и поникшими цветами прямоугольника дерна, под неживым голубоватым освещением, в белом домотканом сарафане, лежала девушка из тридцатого века по имени Вика. Казалось, она спала, подложив кулачок под щеку и поджав ноги. Облако золотых волос привольно струилось вокруг лица. Но солнце не горело больше в этом облаке.

Фомин прижался к прозрачной стене куба.

— Вот я и нашел тебя, — сказал он.

Тимофеев стоял поодаль, и ему было больно. Сказка кончилась. Что бы ни говорили сказочники, но сказка всегда кончается там, где начинается смерть.

«Я не хочу умирать, — думал Тимофеев. — И я не умру. И Света не умрет, мы должны жить вечно. Несправедливо, что люди теряют друг друга из-за такой подлой штуки, как смерть. Нет, мы не умрем ни за что!»

Николай Фомин поднялся с колен.

— Где этот выродок Кощей? — спросил он. — Я хочу посмотреть на него.

— Я здесь, — услышали они голос, в котором человеческого было не больше, нежели в любом из гранитных валунов, лежавших в основании кощеевой хоромины.

Не могло быть никаких сомнений, что это и был самый подлинный Кощей, хозяин каменного склепа и Кощеевой Мороки, хотя он мало походил на воинствующих дистрофиков из киносказок. Обычного роста, нормального телосложения, средних лет человек стоял в нескольких шагах от добрых молодцев, оценивающе разглядывая их белесыми стеклянистыми глазами. «Как у того ящера», — подумал Тимофеев. На Кощее был строгий черный костюм, застегнутый на «молнии» под самое горло, лицо его не выражало ровным счетом ничего, но сразу показалось Тимофееву неприятным. Вероятно, оттого, что у Кощея не было ни единого волоска на голове, даже бровей. Да и с чего бы Тимофееву питать какую-то симпатию к этому убийце?

— Я чувствую, вы хотите напасть на меня, юноша, — проскрежетал Кощей, метнув ледяной взгляд в сторону Фомина. — Воздержитесь. Именной мое благополучие гарантирует ту стабильность, в которой пребывает мои маленький мирок. Хотя меня и прозвали Кощеем, я не бессмертен. Моя жизнь не хранится на кончике иглы в хрустальном яйце за тридевять земель. Она — здесь, при мне. Но если вы хотя бы пальцем меня тронете, начнется ад. И вы погибнете.

Фомин молчал.

— И наплевать, — горячо сказал Тимофеев. — Главное — сгинете вы вместе со своей Морокой.

— Допустим, я сгину. И моя обитель покоя, которую вы вслед за недоумками из седьмого века назвали Кощеевой Морокой, дестабилизируется. Но останется остров, и останется Калинов мост, и по нему в ваш светлый, зеленый, солнечный, наивный мир устремится Зло. Такое Зло, какого еще тут не было. О каком вы и понятия не имеете. И тогда вся ваша земля станет одной большой Кощеевой Морокой.

— Не станет, — произнес Тимофеев с уверенностью. — Мы это ваше Зло одолеем. Дело не новое!

— Личинка, — усмехнулся Кощей. — Головастик. Что вы за свою цыплячью жизнь такого одолели, что высказываетесь от имени остального человечества? Уверены ли вы, что любой из ваших самых близких и надежных друзей захочет положить свою единственную и неповторимую жизнь на пути вселенского Зла? Что каждый из них решится подняться с теплого, належанного дивана, выйти из уютной каморки и взять в руки, не знавшие мозолей, меч-кладенец?

— Бывало. Поднимались и брали. Тоже мне зло — стайка динозавров!.. И выпускаете из виду одно обстоятельство.

— Это какое же?

— Я историк. И вдобавок имею некоторое представление о принципах темпорального детерминизма от знакомых. Прошлое изменить нельзя. Любое вмешательство из будущего в ход событий прошлого — иллюзия, так как это мнимое вмешательство есть эпизод истории, который уже лег в фундамент будущего, совершившего такое вмешательство. И если мы здесь, а в нашем времени все нормально, значит, никакого нашествия вселенского Зла в седьмом веке не было!

— Я знаю это лучше вас, — кивнул Кощей. — Все же я прибыл из настолько отдаленного будущего, что и ваши фантасты немели, думая о нем. В седьмом веке действительно ничего не было. Но не потому, что вы меня победили, — это невозможно. А потому, что я остался цел и невредим. И моя Кощеева Морока тоже.

— Русские летописи молчат о ней, — веско сказал Тимофеев.

— До начала летописи у меня еще достаточно времени. Кто знает, что придет мне в голову через сто, двести лет? Они так долго тянутся, эти годы. Быть может, я устану от всего и уничтожу Кощееву Мороку вместе с собой… Но откуда в вас такая уверенностью, что в вашем времени полный порядок? Так ли уж много добра и мало зла в вашем мире?

— Порой добра недостает, — признал Тимофеев. — Порой зло маскируется под добро. Но вы тут ни при чем.