Р. Артемьев - Вторжение

Родители у меня умерли, друзья переженились и нарожали детей, сам я остался одиноким, не знаю, по какой причине. В каком-то смысле, меня можно назвать «человеком-невидимкой» — исчезни я сейчас, и после непродолжительного беспокойства на работе обо мне будут помнить только немногие друзья, а потом забудут и они, закрутятся в своей жизни. Впервые эта мысль пришла ко мне в день тридцатилетия и с тех пор неотвязно крутилась в голове.

Обычно я провожу отпуск в городе или уезжаю куда-нибудь один. Хочется отдохнуть от всей привычной обстановки, как бы хорошо я не относился к окружающим. Однако на сей раз меня пригласили отдохнуть в средней полосе, недавно открытый и потому дешевый туристический маршрут, к тому же Ромка и Андрей любили всякого рода походы, бардовские песни у костра, были в этом деле спецами, в отличие от меня. Несмотря на женитьбу и рождение детей, они при первой возможности уезжали из города, часто вытаскивая и меня. В общем-то, они правы, надо было выбираться на природу, на простор. К сожалению, на работе возник очередной аврал, и пришлось ехать на неделю позже, наша группа уже ушла на маршрут, и я мог только перехватить их на полпути.

Однако, прибыв в маленький город Нижнеивановск, я нашел не свою группу, а деловитую суету спасателей МЧС. Вся группа из десяти человек пропала, и было неясно, на каком этапе. Маршрут был составлен таким хитрым образом, что проходил через малолюдные места и включал в себя пещерный этап. Сейчас, после недавних дождей, часть пещер обвалилась, искать там было сложно, спасатели матерились и предлагали мне заняться своими делами.

— А почему считается, что ребята именно в пещерах? — я сидел с представительницей турфирмы, Светой, и прикидывал свои дальнейшие действия.

Расстроенная Света хмуро объясняла, что из последнего контрольного пункта, Тряхино, можно добраться либо к пещерам, либо к болотам на северо-востоке, обогнуть их и подойти к Нижнеивановску с другой стороны. Когда группа выходила, они собирались к пещерам.

— Тогда давайте я съезжу в Тряхино, возьму там кого-нибудь, пройдусь до болот и обратно. Когда спасатели разберут завалы, неизвестно, а я могу что-нибудь найти.

Света позвала директора, и втроем мы договорились, что они организуют мне проезд, а проводника и транспорт я найду на месте. В тот же день я выехал в Тряхино, куда и прибыл на следующий вечер (можно было бы приехать и раньше, но дорога не ремонтировалась лет тридцать.)

Я переночевал в деревенском домике, а с утра Сашка, деревенский мужик, согласившийся провести меня по маршруту, повел меня за собой. Как я уже говорил, я не любитель пеших походов, предпочитаю автомобиль, поэтому поначалу идти было трудно. Потом вроде втянулся, но к вечеру ноги просто отваливались, голова гудела от усталости. Заснул я сразу, едва только прилег.

Утро было жутким. Сашка смотрел на меня с широченной улыбкой на лице, его явно забавляли мучения городского хлюпика. Лет ему было сорок пять, но из-за легкого характера и привычки закладывать по всякому поводу особым уважением он не пользовался, хотя была у него репутация неплохого парня и знающего местность человека. Низенький, заросший бородой до самых бровей, Сашка чем-то напоминал мопса моей соседки. Тот тоже при случае норовил стянуть со стола кусочек чего-нибудь вкусненького, но за добродушный нрав ему прощали любые шалости. Я усмехнулся.

— Надо чаще вылезать из-за стола. Если наших найдем, буду каждый год к вам приезжать.

В ответ на это замечание на меня вылился бурный поток заверений в том, что все будет хорошо, кого нужно найдем, кого не нужно стороной обойдем (Сашка охотился без лицензии), а вообще места замечательные, хорошие места, нигде таких мест нет. В общем, от меня требовалось только время от времени поддакивать, слова лились рекой, и скоро я знал о Сашкиной жизни и жизни его деревни абсолютно все. Кто женился, кто развелся, кто с кем гуляет, зачем Валька Косохин ездит в город и чем это может кончится и кучу других ненужных мне подробностей. К вечеру мы дошли до края болот, раскинули палатку и решили с утра пройти по лесу, охотник мог заметить человеческие следы.

К вечеру зарядил дождь. Капель действовала на нервы, я долго не мог заснуть. После сегодняшнего марша тело хоть и гудело, но не так, как вчера. Куда-то девался привычный шум машин, свежие запахи и новые звуки пьянили и приводили в какой-то транс. Я лежал, одновременно спящий и бодрствующий, не думая ни о чем и позволяя себе просто быть. Еще немного, и я провалился бы в сон, но мешал какой-то странный зуд, словно что-то внутри заставляло меня бодрствовать.

Сашка зашевелился, и наваждение пропало. Он внезапно что-то пробормотал, покрутил головой, сморщился, словно понюхал что-то неприятное, а затем полез из палатки. Я видел, что он захватил с собой ружье, и на всякий случай подтянул поближе маленький туристский топорик. Охотник стоял спиной ко мне, взяв ружье наизготовку и чутко прислушиваясь к окружающему лесу, поза его была настороженной. Костер потух, в свете луны видно было плохо, ночные тени обманывали зрение и приходилось полагаться на слух. В такой обстановке немудрено обмануться.

Сашка уже собрался ложиться обратно и развернулся к палатке, когда из теней за его спиной беззвучно взмыла тень и обрушилась на плечи человека. От удара охотник рухнул на землю, его ружье вырвалось из рук и отлетело к входу в палатку, прямо в мои руки. Я схватил его и выстрелил немного выше зверя, стремясь не столько попасть, сколько напугать, согнать с Сашки. Расстояние не превышало трех метров, но видимо я промахнулся, потому что никакой реакции на выстрел не последовало, зверюга кинулась на меня. Мне удалось прокатиться у нее под брюхом, я резко развернулся и вскинул ружье, во втором стволе оставался неизрасходованный патрон. Мне повезло, бешенное животное (тогда оно казалось мне крупным волком) запуталось в поваленной палатке, я мог спокойно прицелится.

Условия для выстрела были идеальные — дистанция метра два, цель относительно неподвижна. Я задержал дыхание, нажал на курок и от увиденного волосы мои встали дыбом. Картечь, выпущенная из ружья, летела так медленно, что я четко видел траекторию всех трех маленьких горошин, и замедлялась по мере приближения к телу беснующегося зверя, пока не повисла в воздухе в нескольких сантиметрах от его тела, чтобы осыпаться на землю, не причинив твари никакого вреда. Я решил, что сошел с ума. Впрочем, злое рычание быстро привело меня в чувство, паралич прошел, с диким криком я стал избивать ружьем, как дубинкой, скованного тканью палатки зверя. От страха я лупил с такой силой, что скоро разбил в щепу приклад и стал пинать животное ногами, потом заметил топорик и фактически разрубил зверя пополам, прежде чем он перестал шевелиться. Только тогда, тяжело дыша от пережитого шока и обливаясь вонючим потом, я свалился у Сашкиного тела. Разодранное горло и неестественно изогнутая шея говорили, что помощь несчастному охотнику уже не нужна.