Робер Мерль - Разумное животное

Арлетт взглянула на часы, посмотрела на Лизбет и, поднимаясь, спокойно сказала:

— Уже почти восемь, извините, мне пора одеваться к ужину.

— Вы меня не слушали! — сдавленным голосом вскрикнула Лизбет.

— Наоборот, — ответила Арлетт, — я вас выслушала очень внимательно. Чтобы меня убедить, вы использовали два взаимоуничтожающих аргумента.

— Что значит «взаимоуничтожающих»?

— А то и значит, — отчетливо продолжала Арлетт, — что если я должна через несколько месяцев, даже несколько недель, быть выброшена, как сломанная игрушка, то вы, конечно, согласитесь, что проблема старости вовсе не возникнет. Если, напротив, сегодняшняя ситуация сохранится и тогда, когда мне будет пятьдесят, то о сексуальной неустойчивости и речи быть не может.

— Ах, вы уже рассуждаете как он! — воскликнула Лизбет, бросаясь из комнаты Арлетт с выражением отчаяния в глазах.

Иван и Бесси не получили рыбы ни в 11, ни в 18 часов и на весь день подвергнуты домашнему аресту: никто не должен попадаться на глаза дельфинам. Однако с помощью заранее установленного на иллюминаторе зеркала без амальгамы наблюдение за парой продолжается, а дельфины не имеют возможности видеть наблюдателя. Причем различные издаваемые ими как под водой, так и на воздухе звуки записываются.

В полдень Иван и Бесси проявляют признаки волнения. В 12.10 Иван высовывает из воды голову и несколько раз настойчиво зовет: «Па». В 12.30 почти все его тело появляется над водой, и он, удерживаясь в этой позе сильными движениями хвоста и пятясь назад, оглядывается во все стороны, явно в надежде заметить возле бассейна кого-нибудь из сотрудников. Я в бинокль наблюдаю за ним из-за пластинчатой шторы своего кабинета. Он пять раз громко кричит: «Fish!» [9] Fish (англ.) — рыба. В 13 часов он в той же позе снова появляется. Но, оглядевшись, без крика исчезает под водой. Несомненно, он считает, что кричать не стоит, раз никого нет.

С 11 до 13 Бесси обменивается с Иваном серией крайне оживленных свистов, но над водой ни разу не показывается. В этой супружеской паре именно на Ивана возложена обязанность общаться с людьми. Бесси настроена не враждебно, но очень сдержанно, и за три недели мы ни на шаг не продвинулись в наших стараниях сделать ее общительнее.

С 13 до 18 часов Иван и Бесси снова предаются своим привычным играм.

В 18 часов (время второй выдачи корма) беспокойство возобновляется. Трижды, в 18.11, 18.26 и 18.45, Иван, как и в первый раз, высовывается из воды, оглядывается, но ничего не говорит. В 18.52 он опять показывается над водой и очень резким, пронзительным голосом кричит: «Па!»

Я решаю появиться. Он замечает меня прежде, чем я подхожу к бассейну, и крнчит: " Fish!». Подхожу ближе. Вот наш разговор:

Севилла: Фа, что ты хочешь? [10] Английская речь, которой пользуется профессор Севилла, обращаясь к Ивану, упрощена и с точки зрения грамматики не совсем правильна. (Прим. автора) Мы даем русский перевод этой упрощенной английской речи. (Прим. переводчиков.)

Иван: ’ба!

Севилла: Послушай!

Иван: Шай!

Севилла: Па даст рыбу вечером.

Иван: ’ром!

Севилла: Да. Па даст рыбу вечером.

Иван: ’кэй (вместо о’кэй).

Тут я пытаюсь начать с ним игру. Бросаю ему мяч и прошу:

— Фа, принеси мяч!

Но он тотчас исчезает под водой и подплывает к Бесси. У него есть мое обещание, и ему этого достаточно. Зато между Бесси и Иваном происходит ожив ленный обмен свистами. Бесспорно, он сообщает ей. что они получат еду вечером.

С наступлением темноты я появляюсь с ведром рыбы и располагаюсь на одном из плотов. Сразу же подплывает Иван. Восторженные свисты и разные звуки. Бесси тоже подплывает, но держится поодаль, метрах в двух. Я беру рыбину и говорю:

— Фа дает рыбу Би!

Он говорит «Би», хватает рыбину и несет ее Бесси. Беру другую рыбину и показываю ему:

— Рыба для Фа!

Он повторяет «Фа», хватает и проглатывает рыбину.

Так я продолжаю, чередуя рыбину для Би и рыбину для Фа, затем нарочно ошибаюсь и даю ему подряд две рыбы. Он тут же очень энергично исправляет меня, крича «Би», и отдает рыбу Бесси.

Закончив кормление, я прошу Арлетт дать мне ее транзистор, показываю его Ивану и спрашиваю:

— Фа хочет музыки?

(До 6 мая он, едва завидев кого-нибудь из нас с транзистором в руках, кричал "’ка!».)

Однако он отказывается от этого соблазна, погружается в воду и снова начинает играть с Бесси. Она не съела свою последнюю рыбину, и они делают вид, будто вырывают ее друг у друга. Несколько раз я его зову — безуспешно.

Голодовка, как и было предусмотрено, вызвала необходимость контакта. Первый обнадеживающий вывод, опыта: Иван не забыл свой английский. Он понял все мои фразы, произнес семь слов: «Па, рыба [11] Рыба по-англ. fish; один слог. (Прим. переводчиков.) , ’шай (вместо «послушай»), ’ром (вместо «вечером»), ’нэп (вместо «о’кэй»), Би (вместо «Бесси»), Фа (вместо «Иван»). Зато с очевидностью обнаруживался фат гораздо менее удовлетворительный. Иван сознательна ограничил контакт с нами лишь самым необходимым, Наверное, он догадался, что голодовка была своеобразным шантажом, чтобы вынудить его возобновить диалог. Если так, то он «надул» нас: он добился своей рыбы с помощью минимума слов. Может быть, нам следовало бы изменить наши умственные стереотипы в отношении Ивана, стараться обращаться с ним как с личностью и пытаться убедить его разговаривать с нами, вместо того чтобы принуждать его к этому механическими способами.

Опыт надо будет повторить для подтверждения или опровержения изложенных выше наблюдений. Но я жду от него лишь незначительных результатов.

— Не заблуждайся на этот счет, — сказал Майкл, — я отказываюсь идти на военную службу не по религиозным мотивам.

Он лежал на животе на раскаленном песке, положив голову на руку и повернув лицо к Питеру. Сюзи сидела по другую сторону Питера и не отрывала глаз от моря. Прибой был слабый, океан от берега до горизонта заполняли три параллельные полосы — белесая, иссиня-черная и цвета бордо. Было очень жарко, сквозь легкую светло-серую дымку сильно припекали лучи солнца. Даже в воде не возникало никакого ощущения свежести. Но так приятно было сидеть здесь, с Питером и Майком, слушать, как Майк рассказывает о своих проблемах. Через голову Питера Сюзи мельком взглянула на него: «Майк красив, он так верит во все, о чем говорит, он пылает, живет лишь ради своих идей. И по сути дела, наверное, именно поэтому я в него не влюблена, ведь я не нужна ему». Она посмотрела на огромные розовые облака, застывшие на горизонте не в горизонтальном положении, а вертикально, ярусами, словно вздутия атомного гриба: «Если Майк не ошибается, будущее не слишком успокоительно».